Богини Атлантиды

Деметра и Персефона

Из книги «300-летняя брачная ночь Атлантиды».

Посмотрите, сколь великолепны культуры древности! Какие высоты – о, какие высоты Непорочного Зачатия, Грааля. Какие парения белого орла и страсти по Лебедю-Юпитеру. Какие прекрасные совершенные души. Какие составы. Какие бессмертные тела. Какие подвиги и дерзновения и какие им за то венцы.

Деметра – мать мирропомазанная

Феноменальная ‘затопленная’ культура Атлантиды фантомирована религиозными жрецами. Религиозная мафия, как заведено в этой конторе, приписала греко-римским временам свойственное ей. Средневековое искусство только прочитало инквизиторские приговоры Риму и Афинам, когда превратило великих античных богов и героев в пышных развратно-грудастых персонажей ‘легенд и мифов’.

Прекрасная затонувшая Атлантида впустила помазанника в священные воды морского Грааля. Первое, о чем с премудрой скорбью поведали мне в Атлантиде: великая цивилизация сочла для себя лучшим (так именно было сказано) уйти в воды мирового океана, в чудесные морские просторы ‘перевернутого неба’. Непонятая миром, Атлантида ушла на дно морское – не по грехам, не по чьей-то вине и даже не по воле Вышнего, а на вершине своего умонепостижимого страстно́го, как цивилизация, на десятки тысяч лет опередившая ход общечеловеческой истории.

Римо-юридическая доктрина ‘спасения’ и ‘искупления’ имела следствием запечатанность неба и Царствия. Где святые? Где сейчас падре Пио и Златоуст? Спросите у конторы и вам ответят: как где? Падре Пио на иконках, поминается на мессах, Златоуст в тринадцати томах полного собрания сочинений.

‘Где сегодня эти святые?’ – серьезно спросят у них. Разведут руками: ‘Не знаем’. Понятия сегодня-Христос, сегодня-святые для них не существует. Есть для них только то чего нет, что списано в аналы прошлого.

Святые между тем – не столько прощенные (хотя и так), сколько обо́женные, теотические существа. У них свои престолы и миссии. Есть свой солнечный престол и у Серафима Саровского преподобного, у Серафима Преумиленного, у блаженной Евфросинии Почаевской, у Франциска Ассизского и Екатерины Доэрти.

Пресвятая Дева, восхищенная на брачный одр с Соловьиной горы, была возведена в лик Первообоженицы. Вслед за Ней Мария Магдалина, Иоанн Богослов, первообоженный из мужей Иосиф Аримафейский, рыцари Круглого Стола и сонмы сонмов совершенных святых. Пройдя свои лестницы пути и искупления, взойдя по ступеням Премудрости к вершинам Брачного чертога, они стали теотическими существами, полубогами и восприняты в лик совершенных учеников Христовых, истинных сынов Божиих, ангелов, архистратигов, серафитов солнцеликих, огненно-крылых херувимов.

Культуру Греции не понять без категории обо́женных. Всевышний (Зевс-Юпитер) окружен ‘олимпийскими богами’ – совершенными святыми. Им приданы выше-человеческие составы. Они таинственные существа, никак иначе не определимые, в условном человеческом измерении нареченные великими богами и богинями, героями, покровителями, нимфами, харитами, океанидами, персефонами, аидами.

Отмыть золото среди нескончаемых песков древних цивилизаций приходиться с помощью ключа ‘эримизации’, придания образа человеческих доблестных рыцарей и героев божественным существам. Прочитать Грецию сегодня, как и Евангелие, следует очами Премудрости, чтобы не споткнуться и не уйти куда-нибудь в другую степь.

Иудеи отвергли Богородицу вслед за Христом. Эллины интересовались Господом в земные дни и, несомненно, спасли бы Его от распятия, если бы Господь соблаговолил встретиться с ними. Из Иерусалима посылали стукачей в эфесские общины, чтобы те разведали месторасположение Пречистой и выдали Ее. Обращенные в веру греки восстали на них, а эфесские власти предупредили Иерусалим: если они и дальше будут истребовать их премудрую Богиню, взошедшую на вершину горы как на эфесский Олимп, они пойдут войной на Иерусалим и обратят его в руины.

Христос ближе к Греции, ближе к Афинам, чем к Иерусалиму! Надо только понять Афины и Иерусалим не в категориях Льва Шестова, христианства и его несчастного детища – еврокультуры. В Атлантиде Христа и Богородицы несравнимо, в миллион крат больше, чем в христианстве.

Как счастлив я впустить Христа в Атлантиду, морскую державу, и упокоить Его среди ведущих хороводы девственных океанид и беззаботно резвящихся в цветущей Никейской долине прекрасных молитвенных дев, нимф красоты и совершенства!

Деметра – среди самых совершенных. Она и в переводе – Divus Mater: матерь Бога. Мария Деметра – Матерь человеческая. От Богородицы в ней много больше, чем в запечатленной сегодня на дешевых римских иконках и византийских спичечных коробках. Деметра – дочь Всевышнего, любимейшая в свите Юпитера. Равнообо́женная, обожаемая римлянами Церера – мать богооткровенных ‘семян’ с неба, небесных подсолнухов, фиалок, маргариток, преблагоуханных белых лилий, нардовых составов. Таинственная дева, Богородица римская Церера. Древние отождествляли ее с таинством зачатия, плодоношения, плодородия, питались ее плодотворною силой. От ее взора расцветали цветы на лугах, травы на пашнях. А животные мирно покоились в тенистых лесах, облагоуханных ароматами горнего Олимпа.

Если зачатие Деметрой (сестрой Юпитера) Персефоны (рим. Прозерпины) от брата – инцест, тогда и Брачный одр Иисуса и Марии на Соловьиной горе инцест. И любовь Отца к Сыну в Пресвятой Троице – и впрямь инцест, как полагает кардинал Эрсилио Тонини. Инцестуозные фантомы – плод фантазии доминиканских инквизиторов, авторов отточенных катехизисов, папских энциклик и смертных приговоров для святых. В действительности же на солнечных Олимпах царит первородная непорочность. И только ее очами можно понять тайну зачатия Деметрой Прозерпины.

В греческой Теогонии говорится: отцом юной прекрасной Персефоны, любимейшей дочери Деметры, стал сын Хроноса Зевс. Сказано: ‘стал’. Не ‘зачала от’ (даже непорочно, от Духа Святого), а наречен был отцом.

Греки обожают свою матерь девственного плодородия, изобилия и жизни Деметру. Деметра не отводит взора от Всевышнего. И следствие ее предстояния во ‘вращающемся внутреннем солнечном диске’ – непорочное зачатие от луча славы. Атлантиде известно 12 способов непорочного зачатия.

О христианских святых в Четьих-Минеях обычно говорится: ‘благочестиво воспитанные’ (родовые, наследственные) или ‘мученики’ (свидетели веры). А о римских обо́женных?

О, я хочу еще глубже постичь Христа – для чего отправляюсь странствовать в древнюю Атлантиду, в Древний Рим, в Афины, Гелиополь и Мемфис…

Высокие миры, предназначенные Всевышним для слуг Своих

…Божественная Персефона со своими подругами-океанидами беззаботно резвилась в цветущей Никейской долине. Подобно легкокрылой бабочке перебегала она от цветка к цветку. Подобно чудесной пчелке вкушала пыльцу от растений и, восхищаясь их ароматами, возносила хвалу Всевышнему. Затем вместе с юными непорочными девами переносилась в морскую стихию и ликовала в окружении свиты дочерей мирового Океана, купаясь в белой пене и водя ослепительные хороводы на морской поверхности. Персефона перебегала от розы к розе. Ее неописуемый восторг вызывали душистые фиалки, белые лилии-касабланки, красные гиацинты и еще какие-то неведомые ей, с неба упавшие полевые цветы.

Божественная дочь Деметры и Всевышнего восхищалась запахами не эмоционально. В каждом из цветков ей виделся дар вышней мудрости, отражение вечнодевственной красоты, миниатюрная вселенная Всевышнего. Восторг Персефоны был неописуем. Сколь же прекрасны хороводы дев! Какие высокие миры предназначил Всевышний для слуг Своих – водимых, видящих, непобедимых, непятнаемых!

Современный мир вообще утратил высоту девственных игр. Способен ли нынешний человек понять высоту приведенного расцвеченного по Гомеру описания? Но серафиты их поймут. Так живут девственники. Они восхищаются красотой Всевышнего и повсюду видят престолы Его Славы. Девство открывает им таинственные врата полевых цветов и речных лилий. И они буквально без ума от совершенной музыки Царствия, безмолвно звучащей в морских солнечных закатах, во взмахе крыльев бабочки, в стрекоте кузнечиков.

Непорочные не просто слиты с природой. Они умеют читать в ней начертания божественные.

Персефона — олицетворенное совершенство Всевышнего

Как прекрасна Персефона! Как чист ее ум! Какая великолепная богиня, созданная царствовать на Олимпе с Артемидой, Афиной, Аполлоном и Дионисом! Деметра не нарадуется своей дочери.

Персефона – само олицетворенное совершенство Всевышнего. Какой крест несет подобной высочайшей метки душа, кружа с океанидами над морскими просторами или вместе с харитами в хороводе среди полевых цветов! Какой же удел Таинственный Всевышний определил для столь высокого теотического существа?

Дальше христианам можно не читать. Слишком чувствительным натурам – тоже. По превосходящей любви – превосходящая премудрость и превосходящее страстно́е. Этот уникальный закон Универсума Софии в сказании о Деметре и Персефоне запечатлен идеально.

Дочери Всевышнего и равновеликой Ему обо́женной девы богини Деметры – удел смертной женщины? Нет, дальше. Умонепостижимо. Премудрость определила этой величайшей душе стать царицей мрачного Тартара. Тысячелетиями будет восседать на золотом троне среди чудовищных сторожевых псов и злобных эриний вместе с Плутоном, братом Юпитера (Аидом).

О возможно ли подобное? Богородица, спускающаяся в ад? Христос, беседующий с атлантами во время Своего схождения в преисподнюю?

‘О для чего? О почему? – рвет на себе волосы Деметра. – Какая вопиющая несправедливость!’

А Премудрость не предъявляет великой богине, матери Персефоны никаких аргументов. Одиноко брату Зевса Аиду среди летающих теней и бесконечных стонов огненных языков в этом царстве кошмарных снов и кривых зеркал. Неистовая, чисто греческая доброта Всевышнего такова, что Свою непорочную вестницу, непорочно зачатую дочь от первообоженной Деметры Он посылает в царство мрачных теней осветить его. Одиноко и скучно Плутону. Но еще безысходнее – нескончаемым жертвам Аида. Как же осветится их царство благороднейшей Персефоной!

Какие неслыханные перспективы! У христиан никакой связи между небом и адом. У греков – олимпийская наследница, сияющее зерцало, вечнодевственная красота, не успев и побывать в мире, не став женою какого-нибудь греческого царя или посвященной девой-жрицей в храме, Персефона (похищенная Аидом) отправляется в царство теней.

Какое неописуемое страстно́е, достойное ее одной! После Христа ‘Неизвестного’ (Мережковский), после Христа Истинного, как Его открывают на Соловках, понять это проще, чем во времена греков и римлян…

Да, Персефона больше не увидит светлейшего солнца Олимпа. Многие годы не сможет она вкушать сладчайший аромат цветов. Но она сможет много больше.

Неописуемый (да-да!) мир водворится в преисподней. Сколько истошных воплей затихнет. Свет Всевышнего проникнет в подземные миры.

Похищение Персефоны

Каково серафической деве Персефоне пребывать в мрачном Аиде среди бесконечно зловонных миазмов, грязных страстей, отвратительных криков, орудий пыток и проч.? Об этом знает только госпожа Премудрость, дающая великим душам посильное страстно́е…

Плутон знает: убедить Персефону будет невозможно. И он решается ее похитить.

Ему удается уговорить покровительницу земли, священную Гею, вырастить в Никейской долине неописуемой красоты чудесный цветок. Чем-то он подобен маку, но россыпь черных тычинок вкраплена в его конфигурацию.

‘Что это за цветок? – спрашивает Персефона. – Я никогда не видела ничего подобного. Нет, он не земного и даже не небесного происхождения. Какой таинственный аромат!’ Персефона вкушает и не может остановиться. Она закрывает глаза и слышит стоны, и благоухание нарда над умирающими, и хор небесных птиц над усопшими, переносимыми в царство вечных снов на ладье Харона.

Наивная Персефона не подозревает: этот цветок происхождением из Гадеса, подземного сада.

О неописуемое богословие цветов, неизвестное даже девам, резвящимся под просторами южного солнца! Цветок Гадеса, заключающий в себе богословие подземных сфер, искупительную истому миллионов и стоны: ‘Откройте! Простите! Помогите же!’ – еще прекрасней, прекрасней райских цветов.

Персефона не может оторвать от него глаз. Она как бы остолбенела. Никогда не сталкивалась она с подобной богословской светописью. А какой аромат! Боже, какой аромат! Цветок отдает чем-то ладанным и одновременно сладчайшим. Это сила искупления, превосходящая возможности земли. Это благодатная сумма скорбящих миллионов. Это их искупительная пыльца.

Персефона потрясена дивным цветком. Она отдает ему предпочтение перед духовными мирами, запечатленными в богословско-цветовой гамме прочих цветов. Она хотела бы изучить его и иметь при себе.

Привычным движением она протягивает руку к цветку и срывает стебелек. Тотчас же под нею разверзается земля. Владыка преисподней Аид на золотой колеснице, запряженной черными конями, уносит ее с собой.

Парки и Мойры (покровительницы судеб) спокойны. Персефона сделала свой выбор. Из всех небесных и земных цветов она избрала этот – таинственный цветок Гадеса. Значит, ей еще тысячелетиями предстоит вкушать ароматы подземного страстного душ, еще преданных страстям, но уже преображающихся и очищающихся в них.

Внешне – похищение, захват, насилие. В духовном мире – в условиях царской свободы.

Ма… Дем…

…Крик ужаса прорезал воздухи вселенной. Персефона успела только оцепенело вскрикнуть: ‘Ма!.. Дем!..’

Никто не видел, что произошло. Но земля оцепенела.

Солнечный бог Гелиос, летающий по небу на колеснице с запряженными крылатыми конями, был единственным кто услышал с высот светлого Олимпа голос Персефоны. Но могла ли мать, которая одно с дочерью, не услышать ее крик?

Словно молния пронзила сердце Деметры. Что с Персефоной? Кто посмел покуситься на ее любимую дочь? Не может быть! Персефона под покровом Всевышнего! Ни о каких разбойниках и злых духах не может быть речи.

Но обнажился в душе этот адский крик, адский душераздирающий вопль. Деметра впала в оцепенение и не выходила из него. В мгновение ока оказалась она в Никейской долине. ‘Где моя дочь? Где Персефона?’ – надрываясь от плача, спрашивает она у океанид, ее подруг. Но те разводят руками.

Величайшая скорбь Деметры

О любовь, какой нет на земле! Нет ее и на небесах. А в священных и светлых мирах Олимпа она есть.

Деметра обезумела. Величайшая скорбь овладела ее сердцем. Почему молчат небеса? Где Персефона?

Молчит Всевышний. Олимп замер.

Деметра чует беду. Она облекается в траурные одежды. Девять дней как тень ходит по земле, проливая горькие слезы, ничего не понимая. Она стучится в дома, просит о помощи, кричит: ‘Помогите! Идите вместе со мной! Куда пропала божественная Персефона?’ Но люди сами как ошалелые тени бегут от нее прочь, не понимая, кто пред ними.

На десятый день Деметра приходит к солнечному Гелиосу и молит его со слезами:

– О лучезарный Гелиос! На своей золотой колеснице ты объезжаешь небо, землю и все моря. Ты видишь все, что происходит. Ничто не может скрыться от твоего взора. Снизойди же к горю несчастной матери и скажи: где моя дочь Персефона? Где мне искать ее? Какое злодеяние произошло? За какие грехи наказана я и моя дочь Персефона? Или Владыка наш сошел с ума и казнит самого себя, передав каким-нибудь преступникам Свою непорочную дочь? Что произошло? О, не скрой от меня правды! От горя я лишилась ума. Я ничего не хочу знать. Я ничего не хочу слышать. Я не хочу возвращаться на Олимп … Скажи мне, где моя дочь? Где моя дочь?

И Деметра как призрачная тень касается руки Гелиоса.

– Великая и пребожественная сестра Всемогущего! Мое сердце разрывается при виде твоего горя. Знай же, что по воле Всевышнего твоей дочери Персефоне определен удел царицы умерших. И ничего нельзя изменить. Подобает смириться.

Ни слова не молвила Деметра в ответ Гелиосу. Кровь в ее жилах охладела. Почему Всевышний не посоветовался с ней? Почему Премудрость не взяла у нее согласия? Почему ей не был объяснен план Вышнего? Или ее жалели? Или есть нечто, чего она не может вместить? Тогда зачем небеса воздают ей божественные почести и славят ее миры видимые и невидимые?

Нет, все боги Олимпа и сама Премудрость Всевышнего не стоят того, чтобы пожертвовать ими ради Персефоны!

Такова эта безумная превосходящая любовь. Для нее не существует логики, границ, авторитетов – в том числе божественных. Она превосходит самые высокие превосходства и царствует над всем, даже над небесными законами.

Деметра решает покинуть Олимп. Она забывает про свою миссию ниспосылательницы божественных семян, и облекаясь в траурные одежды, как тень ходит среди смертных, круглосуточно рыдая. Ее горю нет конца.

Безумная страстна́я мать Деметра! Персефона, подобно Серафиму Умиленному, будет вставлять горящие свечи в сердца. Персефона довольна своим уделом.

Она утешает своего мужа Аида. Аид — брат Всевышнему, и преисподняя для греков — как бы перевернутое Царство. Аиду бесконечно одиноко, и его девственная жена готова разделить удел со своим мужем. Даже в аду существуют непорочные браки.

Прекрасны оба они. Аид и Персефона восседают на золотом престоле среди нагих теней и нескончаемых мрачных пустынь, химер с обглоданными костями, душераздирающими криками диких животных. ‘Неужели нет закона и суда над нами? Неужели мы, преступники закона, вовеки обречены влачить жалкое существование в царстве теней безысходно и безвозвратно?’

Кто утешит их, если не дочь твоя – Персефона? О, как она скорбит о своей небесной мамочке. Часу не проводит она без слезной молитвы о ней. Но сердце ее разрывается при виде скорбей узников подземных сфер, и она творит свой праведный суд.

Утешься, Деметра. Миллионы душ обрели покой.

Но Деметра безутешна. Не может быть, не может быть! Никто и ничто не может разлучить уз безумной и превосходящей любви. Если Деметру не понимает даже божественный Зевс, она не хочет знать его.

Деметра буквально тает на глазах. Она находит утешение среди смертных – ведь ее дочь теперь царит среди бедных земнородных. Хотя бы этим Деметра хочет быть ближе к Персефоне.

Холодные ветры пришли на землю. Листья завяли и опали. Леса стоят как скелеты. Трава поблекла и цветы засохли. Не дают плодов виноградники. Опустели плодородные нивы. Повсюду голод, плач и стоны.

— Безумная Деметра, вернись на Олимп! Наберись мужества продолжать свою миссию!

— Нет. Оставьте меня. Не могу.

О эта безумная превосходящая любовь! Она питает Персефону. Сердце Персефоны разрывается.

В Элевсине Деметра остановилась у городской семьи и присела на камень скорби близ ‘Колодца Дев’. Мать отдала бы бессмертие (она уже пожертвовала Олимпом и своей миссией), чтобы только опять увидеть Персефону.

— О скорбящая Деметра! Твоя дочь взята в преисподнюю не как грешница – как величайшая из помазанниц. Музыкой превосходящей любви она будет упокоять злобных и мстительных чудовищ. Смирись же.

Нет. Мать не может простить страшный предсмертный душераздирающий крик. Не может быть! Почему так поступили с ее дочерью? Ее предал Бог — она предаст Бога. Ее оставили одну — она оставит в одиночестве олимпийских богов и все творение.

Не чудо ли: среди первородного греха в преисподней водворилась первородная непорочность? Закрыт ли ад с водворением в нем Персефоны?

Персефона, или высшие тайны подземных сфер

…Она согласна на любую работу. Она пристроится стирать белье, качать детей, топтать точило. Только бы куда-то скрыться с глаз долой – чьих угодно. Она готова на что угодно, только бы развеять свою смертную тоску по безумно любимой дочери.

В Элевсине ее увидели дочери местного царя. Девочек поразила благообразная женщина, точно каменная статуя стоящая у Колодца Дев, с глубочайшей скорбью на лице глядя куда-то вдаль.

‘Кто вы? – участливо спросили они. – Не можем ли мы вам чем-то помочь? Кто причинил вам горе?’

Деметра сказала им: ‘Меня зовут Део. Родом я с Крита. Морские пираты напали на наш корабль, и я с трудом выбралась из их плена. Отведите меня в дом вашего отца. Я готова быть последней служанкой, подметать полы, воспитывать детей’.

Священноминэ – Превосходящая Любовь божественная, теогамическая – не укладывается в рамки ‘эрос’, ‘агапэ’, ‘сторге’ (родственническая), ‘филиа’ (братская) и пр. Но проявляется во всех формах, в том числе и любви Отца к Сыну в Троице или матери к дочери (Деметра, Персефона).

В доме элевсинского царя Келея и жены его Метаниры Деметра хочет даровать бессмертие их маленькому сыну Демофонту. По ночам она, обернув Демофонта в пеленки, бросала его в пылающую печь, питала своим молоком, дышала бессмертным дыханием богини, натирала амброзией (пищей богов, дающей бессмертие) и, пылая огнем вышней любви, закаляла в печи.

Метанира однажды увидела сына лежащим в огне и смертельно испугавшись упросила Деметру не делать ничего подобного.

Боги хотели бы обжечь в печи бессмертия человечество. Но препятствием тому метаниры, келеи и прочие земные родители. Метанира, увидев своего младенца в огненной печи, пришла в неописуемый ужас. Руки ее содрогнулись, и со сведенными челюстями она прошептала: ‘Только не это, госпожа моя!’

– Несчастная, – ответила Деметра (божественные существа не нарушают законы Универсума. Если мать против, не может быть насилия над сыном. Разве не желает мать благоденствия своему сыну?). – Я хотела дать рожденному тобой смертному превосходящие дары. Я хотела вернуть его в бессмертие. Я питала его от своих девственных сосцов. Я сделала бы его прекрасным рыцарем пренепорочности. Я обожгла бы его в печи страстного. Возжгла бы в его сердце любовь к Всевышнему и помазала мирровым нардом и амброзией его духовные составы.

Я, богиня Деметра, оставила Олимп, плодородные нивы, леса и виноградники и посвятила себя без остатка воспитанию твоего сына, чтобы сделать его равным Аполлону и Гермесу. И ты, несчастная, при своих человеческих благонамерениях оказалась первым врагом благополучия Демофонта. Неразумная мать! Я хотела сделать твоего сына бессмертным, неуязвимым для греха и стрел лукавого. Я провела бы его ступенями метаноической лестницы и в глубинах Элевсинский пещер возвела на высочайшую ступень обожения, сделав бессмертным. Знай же: я Деметра, божественная Матерь, дающая силы и радость смертным и помазанникам.

Деметра преобразилась перед Келеем и Метанирой. Пребожественный свет разлился по покоям элевсинского царя. Мария-Деметра сияла, величественнейшая и прекраснейшая. Золотистые волосы ниспадали на ее плечи, и глаза горели божественной премудростью. От одежд Ее изливалось благоухание.

– Я Деметра, дающая силы и радость детям моим!

Мария-Деметра повелела установить в Элевсине храм и учредить празднество в ее честь.

…Она совершала один за другим безумные поступки и все больше уходила в глухую смертную тоску. Чтобы окончательно не сойти с ума от горя, просила как можно больше работы – уничиженной, последней. Но от нее исходил божественный свет. В ней признавали богиню.

Небеса простирались перед нею. Опасность грозила всему творению. Быки тщетно таскали за собой плуг на пашне. Гибли целые народы. В храмах перестали куриться жертвенники бессмертным богам. Снова и снова Зевс отправляет посланника-Гермеса к Деметре с просьбой вернуться на Олимп. Но Деметра отгоняет его прочь, как привидение. ‘Они убили меня! Крик моей дочери стоит у меня в ушах, и я ничего не могу поделать с собой. Даже если все творение погибнет, я не изменю своей воли. Пусть винит себя тот, кто принял решение разлучить меня с моей прекрасной дочерью и послать ее в мрачное царство Тартара’.

Бог богов освобождает Персефону из преисподней, несмотря на великую скорбь владыки Аида. Персефона дает слово своему мужу хранить завет брачных уз, для чего соглашается проглотить гранатовое семечко. Две трети времени она теперь будет проводить у своей матери на земле и одну треть – в мрачном Тартаре.

Какова же радость Деметры, когда она видит свою дочь, возвратившуюся на золотой колеснице в сопровождении прекрасноликого Гермеса! Деметра забывает о своем горе и возвращается на Олимп. Мир оживает и правда восстанавливается. Вновь зеленеют луга, пестреют цветы. Возвращается жизнь на земле.

Но какая превосходящая любовь, превосходящее страстное! Каждый год Деметра опять облачается в траурные одежды и входит в страстное, когда Персефона, верная своему обету, возвращается в подземное царство.

Сколь велики мудрость и сострадание олимпийских совершенных! Таинственное Божество (Юпитер) смилостивился над Деметрой. Не в силах видеть ее превосхищенного страстного, дает согласие в ‘нарушение’ законов (никто не возвращается из тартарных подземных сфер) отпустить Персефону, если муж ее Плутон даст на то согласие. Гермес, посланец богов, просит Аида (Плутона) смилостивиться. Плутон побеждает свою личную любовь к Персефоне, свою смертную тоску. Владыка преисподней готов нести свой крест облегчения загробных мук несчастных, обреченных вечной печали…

Ничего нельзя понять! Зевс (таинственное Божество) нарушает законы и дает согласие вызволить Персефону из преисподней, вернув ее в объятия божественной матери. Плутон, опять же в нарушение законов, дает согласие отпустить жену с единственным условием, что она проглотит зерно граната в знак супружеской верности. Деметра отказывается от своей божественной миссии Млекопитательницы сущего, становится страстной юродивой смертной… В траурных одеждах проливает слезы у Колодца Дев в Элевсине, забыв обо всем, кто она, к чему призвана… Небо прощает ей все, даже восстание на волю Вышнего.

Любовь выше богов. Любовь выше закона. Таков единственный евангельский мотив религии Атлантиды.

Куда никто из смертных не входит, вхожи Гермес и Ирида – вестники Всевышнего. А за ними – Орфей и Богородица, Дионис и Христос. Откуда никто не возвращается на лодке сурового Харона, знающей лишь одностороннее движение леденящих вод Стикса, на золотой колеснице вылетает Персефона.

Деметра не соглашается вернуться на Олимп, и погибает, по сути, все творение. Персефона – ее сладчайшая дочь, чье сердце разрывается от невыносимой смертной тоски. Чем же, если не соображениями вышней любви, руководствуется эта прекраснейшая и смиреннейшая дева, готовая нести свое ярмо адаптационного страстно́го? Представьте, каково ей ежегодно возвращаться из царства мрачного Тартара с его кошмарными стонами. Каково ей – чистейшей божественной деве, олицетворенной дщери света – влачить дни свои с жалким судьей подземного мира, разбираясь в клоачных страстях несчастных и благодатью вечного девства облегчая их страдания. Каково ей менять вечный мрак на пренебесный свет и ежегодно возвращаться из объятий мрачного мужа своего Плутона в объятия сладчайшей своей матери, пребожественной Деметры.

Какое сверхчеловеческое страстно́е! Какая сверхчеловеческая мудрость! Какие превосходящие степени любви и сострадания! Как могут подобной высоты личности, исповедующие превосходящее превосходящих таинственное Божество своим началом и Отцом небесным и земным, быть ‘кумирами’, ‘бесами’? Навешанные христианами фантомы, осквернение памяти величайшей из цивилизаций.

Нет, Персефона не ‘повинуется закону’, когда, отбыв положенный срок с Деметрой на Олимпе и предаваясь божественным играм и страстям, она слышит внутренний зов. Персефона влюблена в Плутона. Она руководствуется одной любовью.

‘Страсти по Деметре’, ‘Страсти по Прозерпине (Персефоне)’, ‘Страсти по Аиду’… Степень превосходящей любви, превосходящего страстно́го, премудрости и сострадания здесь такова, что выливается в сплошную ‘Девятую’ Бетховена и ‘Magnificat’ Баха.

Божественная любовь Священнотеогамия побеждает здесь не только врагов (смерть, ад, страх, болезнь, плоть, дьявол, родовая программа, корысть, крадущиеся во след призраки и атакующие помыслы). Любовь эта побеждает волю олимпийских богов и заставляет изменить решение Самой Премудрости и Таинственного Божества.

На нее нет никакого закона. Важно только одно: войти в измерение в этой солнечной превосходящей любви, обрести внутренний маленький солнечный диск – величайшее сокровище смертного.

Но вчитайтесь в сердце Прозерпины. Возжженная свеча любви влечет ее не только к мужу – могущественному царю преисподней, равному по величию Зевсу. Персефона любовью, какой ее любит мать, влюблена в несчастных. ‘О сладчайшая мать и богиня, – восклицает она Деметре. – Какой великолепный удел: хороводить среди нимф и муз, предаваться чтению божественных книг, созерцать благоуханные цветы, падающие с неба, и блики Грааля на лазурной поверхности непорочного моря. Но прекрасная мать, разве не ты провела меня через вершины посвящения в страстное? Насколько же выше этих светлых ангельских игр – сойти в царство вечного мрака, помазать этих несчастных прокаженных, безысходных, вопящих. О мати, как они нуждаются в любви! О, отпусти меня. Не терзай больше мое сердце, пребожественная мать моя Деметра. Я всего лишь твоя дочь. На моем месте ты поступила бы так же’.

Каково же ей, прилепленной девственными частицами к Всевышнему, олицетворению олимпийского света, находиться среди змей и вурдалаков, видеть растерзанные чудищами окровавленные и изъеденные тела несчастных! Боже, какой крест и какое неисповедимое величие! И опять – единственный мотив: не сводимая ни к каким нормам и аргументам превосходящая, разгорающаяся еще и еще, не имеющая границ любовь.

Силой этой любви Персефона, истинная дочь божественной Деметры, помазует смертных амброзией и нардом. Отлепляет их от ‘змеева отродья’, от проклятых химер земного прошлого и учит о величии Вышнего.

‘О царица наша, прекраснейшая прекрасных Персефона, величайшее из утешений, знак несказанной милости Всевышнего! – вопят миллионы несчастных в преисподней. – Законы совершенны. Теперь мы их постигли. Премудрость богов нескончаема. Согласно законам мы обречены на вечное страдание. Выхода из преисподней нет. Но разве не в нарушение законов Премудрый повелел тебе треть времени проводить среди нас, помазуя нас и наставляя (о, не судя и не обрекая, а прощая, покрывая)? Разве не в нарушение законов ты принесла небесные блаженства в преисподнюю и возвращаешься оттуда, откуда нет возврата, в объятия своей небесной матери? Мы, несчастные смертные, хотели бы из преисподней вернуться на землю и услаждаться земными благами. Ты же, пребожественная Персефона, из преисподней возвращаешься к вершинам горнего Олимпа! И Премудрость попускает тебе не ослепнуть и не превратиться в прах! Как можешь ты совершать подобные головокружительные путешествия, без того чтобы сойти с ума? Немыслимо, царица наша Персефона.

Согласно божественным законам мы обречены на вечные мучения. Но есть нечто выше закона – высшая любовь. Скажи нам, есть ли и для нас надежда покинуть мрачную печальную юдоль, покинуть царство вечных стонов и страданий и вернуться в объятия наших ближних и вести жизнь прекрасную и вечную, подобно той, какую ведешь ты?’

‘Да. В свой час’, – отвечает им сладчайшая Прозерпина и впадает в еще более экстатическое страстно́е, прославляемая уже не только заключенными подземных сфер, но и олимпийскими богами за свое великое сердце и несказанную премудрость.

‘Достойная дочь Деметры Персефона!’ – восклицают участники элевсинских мистерий, спускаясь в подземные пещеры, где проходят путь победы над ‘внутренним тартаром’, помазуясь к высоким тайнам Вышнего. Что это?

Каждый год Персефона покидает Деметру и с Олимпа возвращается к Плутону. Христиане сказали бы: несет свой крест. Но каково воистину видение очами мрачного Тартара? Деметра опять надевает траурные одежды и спешит в Элевсин к своим детям посвящать их помазанием безумной смертной тоски. Неразлучная со своей дочерью, в духе пребывающая вместе с нею даже в ‘геенне огненной’…

Никаких ‘крестов’, кеносисов, смирения и проч. инквизиторских аксессуаров. Единственный достойный этих божественных существ мотив – превосходящая любовь, превосходящее страстно́е.

Чтобы постичь эти состояния, необходимо в них войти и принести обеты. Посвященные знают об этом, готовясь к элевсинским мистериям до часа наступления их. Тайна помазаний заключается единственно в этом: через принесенные обеты отречения от низших страстей, от плотских похотей и мизерабельных привязанностей, через рассеяние внутренних химер войти в высокие сферы пребожественной любви и стать подобно Деметре и Персефоне, Ириде и Гермесу вестниками высшей любви.

Как помогает Мария-Деметра понять Пресвятую Богородицу! Прекрасно паломничать по местам Ее явлений в Харольдсбахе, Грушево, в Африке и Аргентине. Но насколько превосходят эти паломничества иные – мистические и метаисторические!

Сколь же усладительно паломничество в морскую державу Атлантиды, где можно увидеть сияние Божества Пречистой Девы в неизреченных ликах! Достаточно взглянуть только на античные изображения Деметры. От мудрой девы веет юной чистотой, жертвенной готовностью служить и той незакатной красотою Вечнующего Девства, какой любуются олимпийские боги и их блеклые отражения – смертные на земле. Теми вечнодевственными семенами, коими Деметра, богиня плодородия, щедро рассыпает дары людям и вознаграждает труды земледельцев, богатыми урожаями наполняя их амбары. Той красотой девства, какой цветут и благоухают яблоневые сады и при полуденных лучах солнца зеленеют виноградники, пробуждается природа и все живое. Они славят сладчайшее божество Вечного Девства, дарующего жизнь смертным и уже бессмертным, вечным.

Морская держава, ад – только немногие проявления, жалкие крохи триотической короны превосходств Любви, Страстно́го и Премудрости. Поверьте: ‘столп’ династии богов, Колодец Дев, солнечный Олимп, царство Плутона, Прозерпина во главе элевсинской мистерии, украшающая статую Деметры с колосящимися зернами в руках, – гимн Вечнующему Девству, вечной жизни, вечной правде…

Боже, кто достоин в томительной ночи, чей стон может быть услышан только чутким слухом? Прозерпина, царица преисподней, спешит. Ад для нее не только подземная сфера. Божественная Персефона, дочь премудрой Деметры, не ограничена царством Плутона. И атрибуты типа золотого трона, на котором она восседает с мужем своим Плутоном, и золотой колесницы с впряженными в нее черными конями – только внешние символы таинственных начертаний. Прозерпина в действительности никуда не удаляется, равно как и Деметра. Она пребывает в сфере, которая ‘есть и есть и есть’, равно как Всевышний ‘Есмь-и-есмь-и-есмь’.

Ад и рай, и просветленный Олимп, и способность видеть насквозь, проходя взором сквозь пещеры, огненные печи, огненные свадьбы, таинственные закалки и помазания, происходят в земных (или околоземных) сферах. Царство мрачного Тартара – среди обычных смертных и их яичных скорлуп, среди их нескончаемых стонов. И сколь же высока теогамия греков и римлян, если милость Таинственного Божества беспредельна и может затем только послать душу хотя бы на дно Тартара терзаться вечными мучениями, чтобы помазать ее к вышней любви, открыть ей золотые врата и вернуть вожделенный Олимп – сокровище Всевышнего, царство вечного света, созерцания и радости!


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *