©Марио де Грасиа, Виктория Бонмати
‘Я уже не дон Кихот. Отныне я Алонсо Кихано Добрый…’[1]
Последние слова, которыми Рыцарь Печального Образа простился с этим миром. Живое свидетельство того, что нет идеала выше, чем прийти к смертному одру добрым, миллионкрат добрее… добрейшим добрых!
Он не был сумасшедшим. Просто был добрым.
‘Я неизменно устремляюсь к благим целям, а именно: всем делать добро и никому не делать зла. Судите же теперь, ваши светлости, можно ли обзывать глупцом того, кто так думает, так поступает и так говорит?’
Именно здесь кроется секрет всемирного успеха произведения Мигеля де Сервантеса Сааведра[2], поскольку история Дон Кихота заключает в себе тайну прихода человека на землю. Архетипические жемчужины, нанизанные на одну из самых прекрасных среди написанных историй!
Алонсо Кихано: земной небожитель
Человек приходит в этот мир, полный угрожающих мельниц (столпов зла), и как странствующий рыцарь, бесстрашный и водимый свыше, побеждает во имя добра во всех бранях до последней.
Дон Кихот воплотил в себе вселенского масштаба душу, которая бесстрашно берет копье правды и сражается до последнего дыхания, чтобы победить тысячи проявлений мирового зла: узурпацию, ложь, перевертывание на противоположное, эгоизм… Но его истинное достоинство коренится в абсолютном альтруизме подвига, совершаемого вовсе не для стяжания личной славы.
Побеждать ради себя – ничто. Победы, одержанные с подобной мотивацией, умирают с человеком на смертном одре… Сервантес говорит о цели гораздо более глубокой и возвышенной: побеждать во имя человечества, оставить после себя лучший мир, свидетельствовать, что только добрые люди остаются в памяти.
Санчо Панса: верный брат
В нежном образе Санчо заключена одна из величайших тайн произведения – братство.
Связь, объединяющая Дон Кихота и Санчо Панса, выходит за пределы формального устава, которого следовало бы ожидать в отношениях оруженосца и его господина. Дон Кихот и Санчо объединяют свои жизни, опираясь на благороднейшую цель. Несмотря на все внешние различия между собой, им удается установить союз, опора которого – единственно в чистой, невинной и до последнего верной любви.
Любовь преображает их. Рыцарь и оруженосец становятся братьями, обожающими друг друга несмотря ни на что. Каждый ставит свое сердце живым щитом и не боится умереть, поскольку уже отдал свою жизнь из любви… Они неразлучны, эти побратимы, они одно.
‘…У моего господина хитрости вот на столько нет, – говорит Санчо о Дон Кихоте. – Душа у него нараспашку, он никому не способен причинить зло… и вот за это простодушие я и люблю его больше жизни и, несмотря ни на какие его дурачества, при всем желании не могу от него уйти’.
Дон Кихот тоже не может без Санчо. Их сила рождается из братства и безграничной любви, исповедовать которую могут две души, находящиеся в божественном браке друг с другом и со всем человечеством…
Несмотря на то, что Санчо признает себя простым неотесанным слугой, он обладает врожденной мудростью:
‘Будемте же уповать на бога, – говорит он своему дорогому господину, – ему одному известно все, что случится в этой юдоли слез, в нашем грешном мире, где ничего не бывает без примеси низости, плутовства и мошенничества’.
Дульсинея: небесная Дама
‘Прими в рассуждение, Санчо, – заметил Дон Кихот, – что есть два рода красоты: красота духовная и красота телесная. Духовная красота сказывается и проявляется в ясности ума, в целомудрии, в честном поведении, в доброте и в благовоспитанности, и все эти свойства могут совмещаться и сосуществовать в человеке некрасивом, и если внимание приковывается к этой именно красоте, а не к телесной, то здесь-то и возникает любовь пылкая и наиболее сильная’.
Сервантес хотел отразить девственную любовь к самой прекрасной женщине в мире. Но Дульсинея Тобосская – разве не олицетворение Небесной Матери, таинственно сопровождающей каждый шаг рыцаря? Именно Она – источник вдохновения, питание свыше, Путеводительница, безусловно покрывающая и воистину побеждающая в каждом сражении. Царица Небесная – единственный меч и щит Дон Кихота:
‘…Доблесть Дульсинеи избрала мою длань орудием своих подвигов. Она сражается во мне и побеждает мною, а я живу и дышу ею, и ей обязан я жизнью и всем моим бытием’.
Дульсинея (в переводе Сладчайшая) – главная фигура произведения. Только Небесная Дама есть центральная ось служения, ось самой жизни каждого рыцаря. Без Нее, как Путеводительницы, невозможна победа.
Однажды Дон Кихот задержал на дороге купцов и громко потребовал, чтобы они подтвердили, что Дульсинея Тобосская прекраснее всех земных жен. Те отказывались, ссылаясь на то, что никогда ее не видели… Пошлая аргументация мира сего.
‘Если я вам ее покажу, – возразил Дон Кихот, – то что вам будет стоить засвидетельствовать непреложную истину? Все дело в том, чтобы не видя уверовать, засвидетельствовать, подтвердить, присягнуть и стать на защиту’.
Мигель де Сервантес не был утопическим мечтателем, воображающим лучший мир. Он опытно знал уставы превосходящего добра, усвоил правила духовной брани. Оружие победы рыцаря – милосердие, верность, бесстрашие, следование последней правде… А самое главное – верность Белой Даме, непорочной Госпоже, Матери и Невесте. Без посвящения Ей ничего не достичь.
‘Отнять у странствующего рыцаря его даму – это все равно что лишить его зрения, отнять у него солнечный свет… Странствующий рыцарь без дамы – это все равно что дерево без листьев, здание без фундамента или же тень без того тела, которое ее отбрасывает’.
Мельницы: великий механизм мирового зла
Мельницы появляются не только в знаменитом отрывке, который известен всем, даже не читавшим роман. Они разбросаны по всей книге, отражая тысячи масок, за которыми скрывается зло. Однако именно в них Сервантес открыто отражает цементные столпы великого механизма мирового зла, который подавляет и запрещает расцвет доброты:
‘Наш долг в лице великанов сокрушать гордыню, зависть побеждать великодушием и добросердечием, гнев – невозмутимостью и спокойствием душевным, чревоугодие и сонливость – малоядением и многободрствованием, любострастие и похотливость – верностью…, леность же – скитаниями по всем странам света в поисках случаев, благодаря которым мы можем стать и подлинно становимся не только христианами, но и славными рыцарями’.
Дон Кихот понимает: надо сражаться не с внешними проявлениями зла, но подсечь самый его корень – источник всех несчастий, прежних и нынешних… Бесполезно рыцарю пытаться отражать пущенные в него стрелы, если он не знает, кто стрелок.
Религиозная западня
‘Мы наткнулись на церковь, Санчо’.
На протяжении всего романа Дон Кихот вступает в конфликты со священниками, характеризуя их как воришек, хитрецов и пройдох. В лице служителей римской церкви великий катарский бард Сервантес обличает западни мира сего и чародеев, которые своими черными приемами гипнотизируют души, чтобы лукаво использовать.
‘Боже мой! – вскричал тут герцог. – Какой враг рода человеческого это сделал? Кто отнял у людей красоту, которой они так восхищались?..
– Кто? – переспросил Дон Кихот. – Кто же еще, как не коварный волшебник, один из многих преследующих меня завистников? Это окаянное отродье явилось к нам, дабы окутывать мраком и обращать в ничто подвиги праведников и освещать и возвеличивать деяния грешников…’
Исконно катарский тезис, напоминающий о гневных словах евангельского Христа в адрес фарисеев всех времен!
Рыцари добра и девства
Как необходимы в нашем современном мире с его непрекращающимися вооруженными конфликтами, грозящими перейти в мировую войну, такие в высшем смысле благородные рыцари – небесного образа – чьим знаменем является мир!
‘Цель и предел стремлений – мир, а мир есть наивысшее из всех земных благ’.
Рыцари добра существуют. Они никогда не исчезали. Разве не были рыцарями превосходящей доброты Будда, Зороастр, Христос, Франциск Ассизский, Сергий Радонежский, Серафим Саровский? А Серафим Умиленный разве не совершил рыцарский подвиг доброты на Соловках? И разве блаженный Иоанн Богомил – не Сервантес и Дон Кихот XXI века?
Дон Кихот, потому что уже облекся в броню и взял щит и копье, чтобы выйти на поле брани, и Сервантес, поскольку держит в руках перо Всевышнего, которым описывает новую судьбу рыцарей, водимых Пречистой.
Другой Кихот: богомильское рыцарство Кордовского халифата
Откуда у Сервантеса такое сокровище премудрости? Кто передал ему тайну рыцарского архетипа? Ответ может показаться парадоксальным: арабские богомилы.
С детства Мигель стремился жить согласно высшим идеалам, искал рыцарского подвига. В возрасте 10 лет поступил в колледж ордена иезуитов, но разочарованный ложью и фарисейством, царившими там, сбежал, чтобы записаться в армию и быть ближе к истинным идальго. Именно тогда рыцарь благородного образа стал его идеалом, и родились его первые стихотворения.
В 1575 году Сервантес, после ряда военных походов (в т.ч. битвы при Лепанто, давшей ему известное прозвище ‘Однорукий из Лепанто’), сел на галеру ‘Солнце’, чтобы вернуться в Испанию. Однако у берегов Каталонии корабль был взят на абордаж турецкими корсарами. Это событие оказало огромное влияние на Мигеля, прожившего в плену у алжирских берберов пять лет.
Плен стал для него юродивым способом познания тайн, послуживших основанием для его произведения. Именно в плену он прочел арабскую рукопись о ‘другом Кихоте’[3].
Упомянутая рукопись была, скорее всего, одним из преданий Кордовского халифата.
Религии преходящи. Рыцарство – вечно
Кордовский халифат, полагавшийся в IX-XIвв. центром исламской цивилизации, являл собой уникальный прецедент Храма мира. Под властью праведных эмиров и халифов Кордовы жили добрые христиане-богомилы, укрывшиеся от византийских гонений, добрые иудеи вавилонской метки, отказавшиеся от маккавейской смешанной Торы (вавилонские ‘голуби’), и добрые мусульмане, проповедующие оригинальный ислам.
Общим для них было почитание Царицы мира, Матери Премилосердной. При упоминании ее имени тотчас наступает мир, разрешаются все разногласия, запечатываются черные дыры и стирается мушиный помет во внутреннем.
При дворе халифа Абд ар-Рахмана III служили славянские рыцари-сакалибы, потомки скифских витязей, носители духовности Грааля Соловьиной горы, посвященные Сладчайшей Деве. Их тайные уставы, возможно, легли в основу сказания, попавшего в руки пленного испанца.
Захваченный его сюжетом, Сервантес прозревает: рыцарство не знает национальной принадлежности! Оно в универсуме всех мировых культур. Рыцарями небесного образа были благородные паладины-вестготы и суфийские джованмардины (дословно ‘юные богатыри’), берберские всадники Ганнибала и воины-поэты Кордовского и Гранадского халифатов…
‘Цель рыцарства – побеждать мировое зло. Но прежде – победить его в себе.
Да, зло – вовне, но прежде зло – во мне.’
Сервантес делает вывод: религии преходящи. Рыцарство (казалось бы, исторически условное) – вечно.
Человек, особенно молодой, призван стать рыцарем светлых сил против безумцев мирового зла, губителей мира, заставляющих верить, что они спасители. Остановить их маниакальное безумие могут только рыцари последней правды. Им – покров нашей небесной Госпожи, какую бы веру они ни исповедовали!
Величайший гений Испании познал свои Соловки
Сервантес был узником еще несколько раз, но тюрьма не закрыла его горячее сердце. Напротив, он стал мудрее и добрее. В заточении чувствовал себя свободным, а на свободе… оказался зэком.
Испания приняла Мигеля неласково. Почуяв носителя иной духовности, князь мира сего подверг его ударам и испытаниям. Последовали годы нищеты, клевета, тюремное заключение… Но в гонениях родился посвященный рыцарь.
Своего ‘Дон Кихота’ Сервантес писал в тюремной камере, аллегорически запечатляя то, чему наставился у богатырей-богомилов. Блаженное служение не могут ограничить никакие стены или колючие проволоки. Величайший гений Испании достиг вершины духовного пути, познав свои Соловки…
Образ Дон Кихота Ламанчского, ставший в свое время революционным, продолжает быть и будет таковым вплоть до окончательной победы добра над злом! Эта книга не исчезнет вместе с обломками мира сего, ‘коего конец предуказан’, поскольку ее герой превечен. Бессмертные свитки существуют не только в библиотеках мира сего, но запечатлены в великолепнейшей и высочайшей, межгалактической и вечной Мистической библиотеке тысяч добрых миров.
И пока на Земле идет священная брань, ‘Дон Кихот Ламанчский’ будет той живой книгой, которая способна пробудить рыцаря добра и девства, заключенного в каждой душе!