©Феодосий Феоктистов
В понятие ‘религия[1]’ современные толкователи этого термина вкладывают, как правило, мировоззрение и мироощущение, а также соответствующую культуру и культ, которые основываются на вере в существование высшего существа, одного или нескольких богов. Другими словами, религия – особая форма осознания мира, обусловленная верой в сверхъестественное. Включая в себя свод моральных норм и типов поведения, культовых действий, объединяет людей в религиозные организации (церковь, общины).
До перелепки существовала только солнечная духовность
Религии востока, во многом чуждые Отцу Чистой Любви, отрицающие Его, возникли одновременно с адаптационной перелепкой. Элогим пересекся с тибетскими махатмами, капитанами НЛО в ненависти к нашему Отцу.
До адаптационной перелепки в божественных цивилизациях существовала только солнечная духовность. Прочее было просто немыслимо, поскольку богочеловек обладал иным составом, и в нем сияла полнота Божества. Его нельзя было даже назвать сосудом, он был одно, о чем впоследствии учил пришедший из Гипербореи Христос[2]. Божество распыленно, диффузно, безущербно обитало в вочеловеченных последних каплях.
Хомосапиенсу стоит задуматься и прозреть на тайну рождения богочеловека из последней капли нашего Всевышнего.
Византийский СПИД
Славяно-теогамическому архетипу (и национальному русскому, и универсальному) органически чужда вера в мертвого бога. Бесполезно насаждать этот ‘византийский СПИД’, осквернять кровь теогамическую, мессианистическую, текущую в русских молодцах и богатырях. Вера в мертвого бога никогда не привьется, сколько бы ни засоряли этой пандемической отравой сосуды славяно-теогамического соборного тела.
Лунность, склепность, упырность, ортодоксальность, перевод в прошлое, рождение книжно-инквизирующей конторы совершенно не присущи славяно-теогамическому архетипу, наследующему не Византию, а Атлантиду и Гиперборею. Русской архетипической духовности присущи огненное осенение и солнечная вера в живое Божество, неразрывно и неразлучно пребывающее в настоящем.
Апостолам второго обращения, ныне призываемым Царицей Небесной, дано совершить великую революцию духа: отменить библейскую склепную мертвечину с ее книжной верой, акцентированной на мертвого бога, который когда-то где-то там был, а теперь присутствует лишь в мифических образах и легендах. Этот концептуал первого обращения[3] должен быть разрушен, иначе человечество ожидает катастрофа.
Иудеи во времена Христа верили в моисеево законодательство, что, собственно, и привело их к краху. Скрижали Элогима представляли тот самый запаздывающий на столетия менталитет Того который был, оставил по себе закон, писание-предание, раввина-толкователя, рясу, ящик для обязательных пожертвований, инквизицию, суд и т.д. и т.п.
Иегова никогда не называет себя отцом. Он – всего лишь неудавшийся творец ‘из праха’, который бросает свое творение, предает его, оставляет, судит и в конечном счете истребляет. Он создает его для всемирного Гуантанамо-Бэй, для тюремных пыток, концентрационной зоны и Гулага. ‘Отец’, который, мол, когда-то был, но бросил (препоручает, посредует – предает по сути), а теперь инквизирует, проклинает и т.п. – супротивник, страшный отчим.
Великая революция второго обращения заключается в отречении и стирании образа Отчима-супротивника (он противостоит, противостоящий). Если он только был и кому-то препоручил – значит его нет в настоящем. И ничего нет – мы брошены им в пустыне одиночества, которая и есть пустыня первого обращения человечества – так сегодняшний Христос смотрит на этот мир. Мир верит в того-которого-нет подобно евреям, которые под водительством Моисея сорок лет ходили в пустыне. 2000 лет длится христианская пустыня – брошены, брошены, брошены… его все нет и нет.
Подобная вера оскорбительна для Отца чистой любви. Это хула на Него. Отрицание миннического Отца приводит единственно в инквизиторские камеры чудовища и супротивника, Элогима.
Наш Отец – безусловный, любящий, никогда не оставляющий, жертвенный, пресуществляющий. Уже сам факт не сотворения, а рождения души из его Последней капли говорит о том, что Отец есть только умножающаяся любовь Минне. Христос в земные дни только об этом и учил своих учеников.
Три ложных времени
Есть три вида духовного времени при вере в мертвого бога.
Первый вид – прошлое законченное; прошлое, отрезанное от настоящего: Христос приходил, говорил. Его весть закончилась, и теперь ее можно только содержательно, информативно передавать из уст в уста и письменно. Такова вера наиболее ортодоксальных представителей христианства, для которых существует лишь мертвое древнее предание – эпоха откровений завершилась со смертью последних свидетелей, т.е. последнего из апостолов.
Второй вид времени – прошлое в настоящем. Духовно может быть понят как попытка оживить религиозный реликтовый труп и через проповедь вообразить, что в настоящем Христос представлен замами, викариями – папами, епископами, кардиналами и т.п. Это прошлое, которое не отрезано от настоящего, а – в настоящем. Попытка онастоящить мертвую веру адаптацией под современный ритм.
Если первый вид времени представляет собой ‘законченную’ прелесть, то второй – ‘перфектную’ прелесть: прошлое пытаются осовременить, озвучить в настоящем. Тем самым настоящее переводится в прошлое и лишается какой-либо перспективы.
Третий вид – прошлое, что когда-то началось и продолжается сейчас. В духовном плане это наиболее соблазнительно для веры: Христос две тысячи лет назад пришел, две тысячи лет говорит языком Матфея, Марка и Луки и сейчас продолжает говорить все то же самое (видимо, ничего нового Ему персонально сказать нечего – Он по сути умер, хотя и воскрес). Этот вид прелести обычно завершается визионерством: вроде бы получают послания от Христа, от Божией Матери, но верят в ту самую старую ‘святыню’.
Три духовных времени мертвого бога – три суррогата, три иллюзии, которыми обольщают душу, по природе склонную верить в солнечного живого Бога и отрицать лунную дребедень виртуально-воспоминательных концептуалов.
Тайны религиозной политтехнологии
Зададимся вопросом: зачем фарисеям всех мастей понадобилось реликтовое божество-в-прошлом?
Ответ может быть только один: реликтовая вера дает власть жреческой конторе, которая присваивает себе функцию хранительницы предания.
Есть ойкономия (домостроительство) нашего Отца. Но на земле, где Элогим считает себя князем мира сего, существует своего рода ойкономия конторского институционального порядка. Домостроительство ‘вселенской церкви’ – именно ойкономия Элогима. Он строит здание конторы следующим порядком:
- Живого помазанника подвергают клевете, а затем убивают.
- Убитого превращают в божкаидола, перевертывают его учение в угоду своим взглядам (по сути на противоположное), привязывая к Элогиму, и порождают ‘спасительную’, (чудовищный абсурд!) религию. Убийство помазанников – самый страшный, непростимый грех: даже не хула, а попытка заглушить, погубить Духа Отчего.
- Далее, на основе уже извращенной духовности угашенного светильника, фабрикуются писания, выдаваемые за данный свыше оригинал, и следом – вымышленное предание.
- Место помазанников в новой структуре занимают церковные клерки, и рождаются семинарии, школы, викарии, отправители культа, книжники и начетчики… ‘Грамотеи’, соглядатаи, завсегдатаи, тайнописцы, которым ‘все известно’, преподносят предание вроде бы достойным образом (так, как им велено говорить и проповедовать – ‘ни шагу в сторону’).
- Окрепшие фарисеи начинают захват пространства: вступают в ‘симфоническую’ сделку со светскими властями, предлагают новую религию как выгодную для укрепления государства. Именно по этим соображениям византийский император Константин узаконивает христианство как официальную имперскую религию в IV веке, за что от благодарных иерархов получает титул равноапостольного. Кстати, сам Константин за всё время правления так и не был крещен и позиционировал себя стоящим над церковью.
- Далее под предлогом евангелизации (проповеди новой религии спасения) начинается вселенская экспансия, насильственное завоевание народов, захват земель.
- Для удержания покоренных под своей властью контора освящает институты духовного и физического насилия: армию, полицию, церковные суды, инквизицию, спецслужбы. Начинаются расправы с инакомыслием.
Перечисленные семь аспектов домостроительства в той или иной мере характерны не только для христианства, но для любой религии как земного института. Именно таким образом князь мира сего ткет свою ядовитую паутину, желая как можно большее число людей завлечь в свою вторую – религиозную – западню.
Священники лунной религии
Чего же собственно добивается контора, домостроительствуя подобным образом? Дистанцируясь от Божества (чем больше времени протекает, тем больше дистанция), она обожествляет священников. Священники лунной религии мертвого бога – явная лепка кумирни Элогима.
Институциональные священники становятся миниатюрными уездными элогимами в своем приходе. Жрец не ошибается, его слово последнее, как печать. Ему поклоняются, целуют ручку. Его называют ‘батюшка’ (Батюшкой в славяно-теогамическом менталитете называли Отца Небесного). Чем выше по лестнице иерархии – тем выше степень обожествления.
Революция Отца Чистой Любви
Второму обращению должно предшествовать отречение от институциональной религии. Малейшая примесь институциализма перечеркивает веру в Отца Чистой Любви: пока вы элогимически ориентированы, Отца нет.
Элогим – жестокий агрессивный перечеркиватель. Он нагло, по-хамски стирает все божественные образы. Все, что дает наш Отец, он считает ненужным, ничтожным и жалким.
Для освобождения от ига религиозного элогизма необходимо праведным гневом, градуляционным жезлом[4] перечеркнуть Элогима и выкинуть на мировую радиоактивную помойку наведенную им порчу. Для этого и необходима духовная революция – революция Отца Чистой Любви.
В отличие от библейского Элогима наш Отец не лепит, а рождает. Последняя капля, которая больше себя самой; дети, которые больше Отца. Породив, Отец не оставляет своих детей (Элогим напротив, покидает и дает вместо себя законы, заповеди, уставы, а отступивших наказывает, инквизирует, уничтожает). Более того, Отец – Божество не дистантно-отчужденное, а божествующее, и пребывает в детях, как бы низко не пали. Божествование больше, чем существование. Божество безущербно присутствует в богочеловеке несмотря ни на что. Но для этого должно по крайней мере увидеть богочеловека в себе и в ближнем.
Отец не проявлен в адамите (хотя и божествует, но юродиво, сокрыто, распято, страстно́). Только по мере освобождения от колдовских чар адаптационной перелепки, по выходе из семи камер Синей Бороды и царства Кощея Бессмертного, открывается Божество, божествующее в своих детях.
Отец наш никогда не отлучается, не дистанцируется, не дает никаких законов и канонов, но страдает вместе с человеком. Вместо различного рода заветов (договоров, формализующих отношения), у него – обеты. Против ветхого и нового заветов – возобновленные обеты: обеты верности, обеты богосупружества, невесты, обеты Жениху и т.д.
Отец не просто любит – обожает своих детей. Посылая в земные пустыни, где разгорается любовь в их сердцах, не оставляет, но, божествуя, заботится о них. Не устает посылать человечеству помазанников – своих истинных наследников и сыновей, христов малых и великих. Они открывают людям врата новой духовности, посредством которых преодолеваются все (в том числе и религиозные) химеры Элогима.
Подобный взгляд на Отца ненавистен инквизиторской дистантной конторе, потому что отменяет ее посредничество. Поскольку Божество божествует непосредственно, становятся не нужны заместители, викарии, посредники. Живой Бог упраздняет лунную посредственность, бездарность, серость, а в конечном счете и мертвую религию с ее несметным чиновничеством. Третья инстанция аннулируется, как говорят в России: третий – лишний.
Парфеноцентризм
Перед лицом катаклизмов, являющихся следствием войны религиозных институтов против живого Бога, человечеству необходима катарская революция духа.
Каждая революция означает низвержение старых престолов, устаревших структур, изживших и дискредитировавших себя. Великая революция духа низвергает Элогима вместе с его религиозными установками. Чтобы такая революция деятельно совершилась, нужно проповедовать о Божестве божествующем.
Увидеть лик Доброго Отца в ближнем можно только светильничьим оком. Богомильский взгляд на человека исключает грехоцентрическое мракобесие, неизбежно порождающее иереецентризм и юридизм, а значит, посредническую контору.
Светильничье око даруется Премудростью. Оно всегда чисто и девственно. В свою очередь, чтобы обрести светильничье око, нужно стать чистым и девственным. Нужно обладать совершенной невинностью – духовным парфеноцентризмом. Только силой девственного и чистого светильничьего ока можно узреть Божество, божествующее в ближнем, божествующее в нас.
Необходимо также действие Святого Духа Обожателя. Светильничье око зажигается только от обожания ближнего. Видеть ближнего чистым – силой Святого Духа обожать ту его божественную часть, которая остается на небесах[5].
Еще один из аспектов катарской духовной революции состоит в призывании другого Духа Святого… Не Руах-элогима, призываемого институциональными христианами и участвовавшего в адаптационной перелепке, а от Нашего Отца исходящего, дарящего нам обжигающую Минне. Она невеста Святого Духа, и Христос, умноженный сегодня в тысячах ипостасях и спектрах Святого Духа, сияет в Чаше и в замках святого Грааля.
Последнее условие, необходимое для совершения революции – Великая Церковь Любви, собор святых и праведных на небесах и на земле. Лишь в среде тех, кто воочию знает и видит Отца, живущего в ближних, возможно действие Духа Обожателя и Обоожителя.
Мир нуждается в принятии новой духовности
Премудрость открывает, что существует иерархия источникового зла, действующая на земле под прикрытием мертвых религий. Страшная тайна! Человечество, все больше входя в завет со злом по причине пребывания в религиозной западне, распечатывает адские сферы, призывает запретных духов, которые могут погубить мир. Отсюда такая нужда в добрых пастырях, несущих дух и образ пренебесной доброты.
Жители развитых стран в наше время постепенно утрачивают религиозные взгляды – таковы данные по Австралии, Австрии, Ирландии, Канаде, Нидерландам, Новой Зеландии, Финляндии, Чехии, Швейцарии и пр., представленные на конференции Американского физического общества в Далласе. Статистический прогноз показывает, что религия в ряде стран обречена на практически полное исчезновение. ‘В современных светских демократических странах очевидна тенденция, показывающая, что люди все менее склонны причислять себя к приверженцам какой-либо религии. В Нидерландах их количество составляет 40%, а самый высокий показатель – в Чехии, где доля атеистов и агностиков составляет 60%’, – заявил на международной конференции Рихард Винер из Научно-исследовательской корпорации.[6]
Кризис религиозности показывает: человечество устало от культа злого Отчима и его викариев. Но предстоит приложить много усилий, чтобы уберечь его от падения в пропасть агностицизма, за которой стоит другая ловушка: космическая западня, ‘нью-эйдж’. Проявляя беспокойство за судьбы мира, Пресвятая Дева полна решимости в ближайшие десятилетия подготовить человечество к принятию доброй духовности Отца чистой любви и помочь ему совершить второе обращение.
Мир крайне нуждается в Отце добра, непорочности и любви. Над землей должен зажечься священный четырехугольник ‘премудрость – любовь – доброта – чистота’. А пятая свеча, дополняющая катарскую пентаграмму, – мир вышний внутри человека.