Море и солнце

Родила мамочка полночью

Колыбельная

Родила мамочка полночью
святого ребеночка,
уложила на ручках головочку.
Спи, детка, сны продолжатся наяву и воочию.
Родила мамочка полночью
под сонет Микаэла Таривердиева.
Прости его, Мамочка Божия, прости его,
что в мир пришел такой изворотливый, злобный.
Кто бы приласкал, посострадал ему кто бы.

Дитя плачет, прозревая то школу, то ясли,
сколько дней постылых уйдет понапрасну.
и как хорошо будет до и будет после.
И текут у младенчика горькие слёзы.

Мамочка укачивает его в мягкой коляске.
Поспи, сынок, закрой глазки.
Насмотришься еще снов, положенным смертным с лихвою,
еще не одну слезу смахнешь бледной рукою.

Не плачь детка, Небесная Мама заступится.
Хорошо на рученьках её приголубиться.
Тюремную баланду сменит суп семейный с окрошкой
и пойдешь своей дальней дорожкой.

Вторая колыбельная

Родила мамочка полночью
святого ребёночка.
И почто тебе, детка, приспичило?
Ничего здесь особого, необычного.
Сутки напролет тоска да безделица.
За окном завывает метелица.
Было б кому исповедаться и довериться.

И каким ветром попутным тебя занесло?
У перевозчика выпало из рук, что ли, весло?

Фатальная программа бельевой вешалкой в гардеробе повисла.
Эта жизнь так прекрасна и ненавистна.
Ничего не поделаешь, идёшь своим ходом.
Одним кажешься красавчиком, другим – страшным уродом.
Пароходик гудит. У пристани собралась масса народа.

Таинственный младенчик, ты зачем в мир сей пожаловал?
На соседа строчить горькие жалобы,
в ус не дуть, прикидывать как там получше,
к старости босячком топать по лужам,
запастись на случай бутылкой портвейна,
в часовне простоять с полсуток благоговейно?

Так велено. До было таких сколько и сколько будет после…
Враг каждому чинит мелкие козни.
Спи, младенчик. Сны бывают, как щёчки, пунцовые.
А люди – они ко всему на свете готовые.

Шестая Чайковского

Между жизнью и смертью – лестничный детективный пролёт.
И что, если заглянуть в будущее наперёд,
там тебя ждёт?
А скрипка с виолончелью жжёт сердце и жжёт.

Талантлив Светланов. Феноменален Лоевский.
Но каково в концертном зале
приобщиться к Голгофе Второй Соловецкой?
Нет, лучше в катакомбе со сдавленным плачем –
живым из зала не выйти иначе.

Блажен кому смерть не понаслышке знакома,
кто прошёл свои архипелага Гулага Секирки и ‘гастрономы’,
когда дух перехватывает от пассакалии тощих скелетов,
чей предсмертный вопль по сей час звучит безответно
под соло замирающих литавр, тромбонов, фаготов.
Смерть делает нас братьями единородными.

На полях партитуры звучит зла над добром торжествующая фиеста.
И что может этот маленький концертирующих страхов оркестрик
перед величием Провидения с дрожащей дирижёрскою палочкой,
перед которым смертный от смертника отличается мало чем?

Россия, изгибаясь совести вопросительным знаком,
сажает добрых гениев своих на кол.
Плакальщики рыдают за словесной нотной кулисой
при трагическом уходе ближнего под шесть пианиссимо.

Так Премудрость ведёт –
приглашение через смерть на пир брачный.
Только так и никак не иначе.

Радуйся, правдолюбец, по-нищенски радуйся!

Блаженная последняя по счету весть.
Ненаписанных опусов не перечесть.
В каждом свернулся в трубочку весь.
Чашу причастную и греховную взвесь.

Пушкин, если не сошёл после дуэли с Дантесом с ума,
Перевоплотился в Александра Дюма.
Враг, как принято, амбициозен и туп.
Да пошёл он к матушке, едондер пуп.

Преимуществ непорочного зачатия сроду не счесть –
об этом ошеломляющая миру Добрая Весть!

Покойнички покоятся по зиккуратам
сном успенским в брачных палатах.
Замело метелью саркофаги-курганы.
Задыхаются в злобе ядовитой тираны.

Слезу у слушателя вышибает лейпцигский ‘Блютнер’.
Давно опустел деревенский брошенный хутор.
В детстве был вундер,
под старость – калека.
Погнался за славой и звонкой монетой.

Против раскрученных, что рекламный мир покорили,
в братских ложах лежат Моцарт, Вивальди, Паганини.
Покойнички убийц своих не простили.
Плачет крестик по анонимной могиле.
Пионеры местные на неё зачастили,
Расчехлили чехлы, попрятали галстуки
и давай хулить структуры церковные властные.

Ну их в душу, раскрученных модных поэтов.
Голос – скрипочка писклявым фальцетом.
Кожа после макияжа покрыта кремом и лаком,
зато внутри склеротический вакуум.
Пустота там, где некогда теплилась истина.
Сказать нечего. Впереди виселица.

Блажен у раскрученных ходящий в проклятых,
Хлебников анонимный, гений инкогнито.
Блажен Мандельштамчик. Упал голенький в ледяной бане в обморок,
а вокруг него Премудрой Заступницы тёплое облако.

Блажен не продавшийся за подачки грошовых лакомств.
Радуйся, правдолюбец, по-нищенски радуйся!

И наплевать, что по серому столу ползают тараканы
и две дохлые мухи в немытых стаканах,
а родственники за глаза считают тебя графоманом.
Только бы на суде вечности предстать чистым без оправданий.
Адвокатом-заступником – сударь Дух Святой Спента Манью.

«Воды Ардвисуры» – поэтический сборник, 2019 г.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *