©Иоанн Соловьиногорский
Материал взят из книги «Аутентичные лики истории», 2013г.
Знали бы люди, что они друг другу не враги,
а дары Божии!
Старец Досифей
Как умела жертвовать и любить Русь Святая! Сколько боярынь морозовых и стефанов разиных загублено было в казематах и монастырских ямах соловецких – на вес золота предсмертный стон каждого из них. И слышно будет, как симфония всечеловеческая откликнется эхом вселенским в сердцах миллионов.
А от старательных стирателей не останется ничего, кроме дурно пахнущего пепла.
Аутентичная история
Обожаю Феодосию Прокопьевну Морозову, мать мою мироточащую. Хочу вступиться за неё и оправдать эту великую святую.
Заключать о боярыне Феодосии Прокопьевне Морозовой по скудным досье изуверов и палачей = разделять их вину. Прочтем же историю по свиткам ‘изнутри’.
Родом матушка Феодосия Морозова (урожденная Соковнина) из семьи староверов-теогамитов, начисто отрицавших византийский вариант ‘моисеева законодательства’ (‘умер, воскрес и препоручил попам-замам, викариям’). Весь род Соковниных – братья Алексей, Федор, сестры Феодосия и Евдокия – от отца своего Прокопия наследует славянскую теогамическую веру.
Милославские, близкие родственники Соковниных, находились в тайном общении с заволжскими старцами. Милославские – от ‘мил человек’ (= боном), добрые люди Святой Руси.
Ложь, будто старческие скиты удалось уничтожить. Не проиграл славянский белый старец-обо́женник Нил Сорский поединка русскому Торквемаде Иосифу Волоколамскому.
Старцев подобных Нилу было великое множество. Скитов – еще больше. И византийские послы (равно как и попы из московского царства) не дерзали даже наведываться в эти земли, исконно стоящие под покровом Владычицы Небесной Соловьиной горы.
От отцов-теогамитов усвоила Феодосия Прокопьевна равнодушие к сокровищам мира сего. И что ж, что у нее дворец первый в Европе, и сватаются к ней вельможи литовские, да сам король польский за честь счел бы видеть ее королевой в своем дворце? Ни во что не ставит честна’я боярыня эту ‘бряцающую медь’.
Во дворе ее замка ходят павы с павлинами да экзотические животные. А Феодосия мужу кланяется и спешит с нищими да с каликами перехожими пиршествовать – трапезу Христову разделять.
Великий духом апостол славянского теогамизма
Постриг Феодосия приняла тайный, как повелось издавна в катакомбной ветви. Ее духовник старец Досифей[1] приехал ради тайного пострига накануне ареста блаженной матушки Феодосии. Постриг Феодосию Прокопьевну чином славянских теогамитов с именем матушка Феодора – как лебедушка светлоозерская, белозеркальная.
Досифей был огромного роста. Бесстрашный, решительно выступал против ‘погрязших в византийском разврате’ властей. Поклоняясь Чаше, хранящей святую Кровь Христа, исповедовал неотмирские идеалы.
Феодора в переводе ‘дар Божий’. ‘Человек, дщерь моя, это дар Божий неосквернимый, – говорил он, напутствуя свою дочь при теогамическом постриге. – Знали бы люди, что они друг другу не враги, а дары Божии!’
Тысячи подготовил старец Досифей для Огненной свадьбы, для костра. И духовную дочь свою боярыню Морозову подготовил, чтобы она как ‘дар Божий’ совершила наивысшее – принесла себя в жертву чистой любви.
Седовласый Досифей, великий духом апостол славянского теогамизма, при постриге поведал м.Феодоре тайную российскую историю, тщательно запечатанную штатными историками. Рассказал, как по Волге и Дону сохранялась вера Андрея Первозванного. Сколько ни насильствовали репрессивными крещениями попы, не удавалось им стереть ее. Народ свято верил в доброе Божество. Образ апостола Андрея не мог выветриться из архетипа российского, вложенного в последнюю глубину сердца.
Время затвора
Царица Мария Ильинична Милославская занемогла. Недоброе предчувствует ее сердце…
Видя, как царица пытается силой любви и преданности обратить Алексея Михайловича в веру чистых и любящих, провизантийские иерархи решаются на отравление. И здесь находится свой Бомель[2] (отравитель искусными ядами, личность, увы, частая при царских дворах с их придворными интригами).
Время затвора. Феодосия замыкается у себя дома. Где ее карета с золотыми и серебряными ободьями, да с гремящими цепями, да с аргамаками числом от 6 до 12, да звонкими колокольчиками и слугами, распевающими веселые песни? Все больше Феодосия Прокопьевна затворяется в себе и жаждет мученического подвига за истинную веру.
Мария Ильинична сохнет на глазах. В последний раз призывает обожаемую подругу, прощается с ней и со светлыми слезами на глазах уходит в Царствие Христово.
Уже трижды отравленная, так расплачивается она за то, что пытается вывести своего мужа из-под влияния никонианских иерархов.
Люто ненавидят они теогамитов за обличение Ветхого завета как дьявольского искушения. За то, что те выступают против приписывания Божеству зла, против казней и судов, указывая на их дьявольское происхождение. Против Пантократора-Всемогущего и его имперских моделей, против религиозных формальных ритуалов.
Когда в 1665-м по доносу вельмож у Морозовой отнимали половину имущества, Мария Ильинична заступилась за нее. Кто теперь заступится за беззащитную – великую духом, бескомпромиссную Феодосию?
Бояре-иосифляне настаивают на браке Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной. Их ставленница девица Наталья (на двадцать лет младше царя) – прожженная фарисейка. Люто ненавидела она Марию Ильиничну еще при жизни. И преследовать друзей покойницы новоявленная царица начинает тотчас.
Морозова скорбит о смерти царицы, у нее длительный траур. Она не принимает приглашения на свадьбу…
Отказ боярыни присутствовать на царской свадьбе Нарышкина воспринимает как личное оскорбление и требует наказания.
По наущению попов царица Наталья требует казни Морозовой как ‘лютой еретички’ (мол, растлевает души, обращает тысячи, говорит против царя и царицы). Повод находится: несогласие причащаться по новым служебникам. В церкви Андрея Первозванного признают причастие из другой Чаши.
Страстно́е, мученический период
Царь дал согласие репрессировать боярыню Морозову как раскольницу и сектантку.
Вдовица боярыня Морозова арестована 14 ноября 1671 года 39-ти лет, в расцвете красоты и совершенной духовности.
…В злобе врывается патриарх московский Иоаким во дворец Морозовых, пользуясь тем, что боярина Глеба давно нет в живых и никто не может защитить боярыню. Когда Феодосия Прокопьевна в праведном гневе говорит ему: ‘Не упраздняй, злодей, Святой Руси, девы исконно вечной!’ – приказывает прямо в палатах подвергнуть боярыню страшным пыткам.
Ей стягивают лицо кожаными ремнями как намордником, затем за ошейник тащат на веревке ‘яко пса за выю’ по 50-ти ступеням лестницы ее роскошного дворца с мраморным, как у шляхтичей-‘потентатов’[3] , полом в серо-пепельных мраморных узорах… Помнила, как все ступеньки головушкой сосчитала, пометив их кровью своей. ‘В сруб ее! В сруб ее!’ – остервенело с пеной на устах кричал апоплексичный Иоаким. Надолго запомнит она это ‘в сруб!’ (т.е. на следующий день – на костер)…
Начинается страстно́е, мученический период. Подолгу ее держат в остроге, морят голодом, дымом, применяют страшные пытки, уже тогда бывшие в широком ходу.
Еще со времен Иосифа Волоколамского в обиход вводятся пыточные аксессуары римской инквизиции.
Прирожденный садист, Иосиф очень интересуется орудиями пыток. Просит прислать ему чертежи дыб. Подробным образом выспрашивает своих послов, прибывших из Рима: кого, за какие грехи и каким пыткам подвергает Фома Торквемада? Вникает в детали: как поднимать на дыбу, как ломать кости, при этом добиваясь признания, как ломать еретика в духе, как давить в себе последнее сострадание, ссылаясь на кровожадные ‘трактаты’ Ветхого завета.
Усилия Иосифа завершаются тем, что к середине XVI века пыточная элита из черной византийской иерархии уже обладает достаточным инструментарием, чтобы наводить ужас на людей. Дрожь пробирает при одной мысли об этих страшных орудиях, невыносимых допросах и медленных казнях, по сравнению с которыми древние способы (выкалывание глаз и отрезание языков и ушей) кажутся по-детски невинными.
Больше всего Феодосия печется о сыне. Пишет ему малые грамотки и по возможности передает через стражей-стрельцов. В письмах умоляет Ивана не вкушать ничего, не дав кому-то испробовать прежде:
– Чует мое сердце, отравят тебя… Сыночек мой, краса моя ненаглядная, обожаемый мой, я с тобою неразлучно. Здесь, в разлуке, я люблю тебя еще больше. Обнимаю тебя тысячу раз и покрываю материнским своим покровом. Сама Богородица Дева Мария да оказывает тебе непрерывную свою милость и покров.
Арест Феодосия принимает как вызов. Да, начинается поединок. И не столько со злобной каиниткой Натальей Нарышкиной. И даже не с одуревшим от иосифлянских дымов царем Алексеем Михайловичем. Начинается схватка с князем мира сего.
Ее сердце разгорелось. Любовь бесстрашна.
Народ на ее стороне в духовном поединке. Два образа веры противостоят друг другу. Народ держит сторону боярыни.
Феодосия знает, что сподобляется царского удела, и не теряет времени даром. Согласно иосифлянским источникам, она с дыбы Духом Святым победоносно обличает злодеев за их лукавое отступление от истинной веры:
‘Изуверы проклятые, фарисеи злобные, раввины окаянные, во что превратили вы веру в добрейшего добрых Христа? Казнители Его, сподобитесь вы удела хуже Иуды Искариота и сойдете на вечные муки адовы по злобе своей. Не сломить вам меня!’
Терзают ее плоть острыми ножами, поднимая на дыбу ломают кости, требуют отречения от доброго Христа. ‘Ну, помогает тебе добрый Христос? Где Он? Что же не придет и не поможет тебе?’ – кричат ей попы-пыточники, подобно раввинам приголгофским.
Морозова же только исполняется праведным гневом и предъявляет им счеты от лица всех замученных славян-теогамитов. Исполняясь пророческим духом предрекает им уделы в геенне огненной. Русь Святую видит преображающейся, прозревает Соловецкую Голгофу…
Даже никонианские летописи не смеют оспорить того, что жестокие муки Морозова переносит мужественно и радостно.
Много раз было, что злодеи не могли приступить к пытке. Уже подготовили орудия мучительства: огромные щипцы, острые ножи и раскаленные печи… Но стоит рядом с блаженной Феодосией неотразимая сила. Никто не может к ней подойти. Уже и самих палачей пытают, под угрозой лютой казни требуют, чтобы вошли в камеру и добились от заключенной слов признания.
Были случаи, что злодеи, едва дотронувшись до священной плоти матушки нашей Феодосии, так и оставались стоять окаменевшими, пока их как ‘баб каменных’ не выносили. Других ‘несмышленышей’ (как милостиво называла матушка палачей своих) сама просила из сострадания: ‘Ведь замучают тебя, а ты дитятко еще духом не вынесешь мучений. Ну не бойся чадо, вонзи в меня раскаленное острие, оно только радость мне доставит…’
А что творилось после ареста в имениях боярыни! Тысячи слуг, словно сговорившись, давали согласие на мученичество: искали умереть за свою сладчайшую госпожу. Сотни их сожгли в срубах, подвергли лютым пыткам и смертным казням. Ни один не отрекся от истинной веры. Презрение и отвращение к византийским изуверам оставалось у них неизменным.
И братья ее Алексей и Федор Соковнины (что остались ей верны) примут смерть не за двуперстное крестное знамение и не за ‘сугубую аллилуйю’, а за непорочное зачатие – от него архетип Святой Руси, чистой девы. Федора сошлют прочь из Москвы, и вскоре не станет его. Алексей Соковнин будет обезглавлен на плахе 4 марта 1697 года на Красной площади вместе с другими стрельцами и другом своим полковником Иваном Цыклером…
Суриковское ‘Утро стрелецкой казни’ из той же серии, что и его ‘Боярыня Морозова’ – казнь теогамитов, казнь христов, казнь богородицы на Лобном месте.
Это уже позднее фальсификаторы от церковной истории отождествили боярыню Морозову со старообрядцами. Художник Суриков во избежание цензурных трений изобразил ее фанатичкой, летящей черной вороной на санях с какими-то адовыми проклятиями в адрес не-поймешь-кого. Нет ничего оскорбительнее для матушки нашей Феодосии Прокопьевны – богородицы Святой Руси, сладчайшей старицы, расписной красы российской, умнейшей умных, добрейшей добрых, чистейшей чистых, светящейся насквозь.
Медленная тихая казнь
А в царском дворце уже думают о способе казни. Несчастный ‘Тишайший’ трусоватый Алексей Михайлович понимает, что публичная казнь на Красной площади придаст боярыне Морозовой ореол мученицы. И без того любимую всем народом за неотмирскость и подвиг истинной веры, будут ее почитать как великую святую. А когда вслед за блаженной Феодосией потянется шлейф исповедников истинной веры – заинтересуется весь люд, поскольку широкое хождение в народе имеет молва о вере в доброго Бога, о древнем благочестии и подвиге жертвы во славу Христову.
Фарисеи собирают свой консилиум. С их подачи молодая Нарышкина требует у Алексея Михайловича подвергнуть боярыню ‘медленной и тихой казни’.
Феодосию с младшей сестрой ее Евдокией и близкой к ним Марией Даниловой (женой стрельца-теогамита) решают уморить “во тьме несветимой, в духоте земной, в боровской яме, в холодной могиле”. Алексеем Михайловичем и окружающими его никонианами руководит холодный расчет: подвига исповедниц никто не увидит, а значит удастся замять преступление, заморочив народу голову – мол, умерла своею смертью.
Что испытала сладчайшая блаженнейшая Феодосия-Феодора! В этой духоте смердящей сама Премудрость посещала. ‘Наконец-то, наконец-то!’ – не сходило с уст боярыни Феодосии Прокопьевны. Преображалась ее плоть, возрождались бессмертные тела, Христос от нее не отступал.
Невозможно равнодушно видеть христову мученицу, в глубокой могильной яме осененную светом. Морозова бесстрашно проповедует стрельцам-стражникам, и те обращаются.
Воеводы в отчаянии: приходиться менять уже десятую стражу и все равно, несмотря ни на какие наставления, стрельцы попадают под власть ‘еретички’ и начинают исповедовать веру в доброго Бога.
Ледяная яма со сточными водами благоухает. Стража немея от восторга внимает проповеди помазанницы. Стрельцы лукавят перед начальством: изображают себя послушными надзирателями, на деле же души не чают в этой заключенной. Внимают словам ее премудрым, видят в ней великую святую.
За подвиг мученичества любви подает Жених матушке Феодоре-Феодосии дары пребожественного милосердия и пророчества. Морозова видит судьбы своих стражей и рассказывает им об уделах. Но обращаются они не столько от слов, сколько от ее взора, полного нечеловеческой любви. Она воистину олицетворенная, воплощенная Минне.
Сколько чудес во время заключения в ледяную боровскую яму при морозе минус 20! Мирро источается из ее очей и волос. Преображается и младшая, Евдокия. Веру и мужество претерпевать последнее страстно́е черпает она от своей старшей сестры.
Благоухание в яме не прекращается. Феодосия счастлива. Она жаждала этой минуты. Она уже не чувствует боли, она победила смерть, страдание, помыслы. Она согласна страдать еще и еще.
Уже нет в живых ни мужа ее, Глеба Иоанновича, ни сына Иоанна, ни братьев, ни обожаемых ее слуг, ни царицы Марии Ильиничны, ни калик[4] перехожих, ни сестер, с которыми часами дневала-ночевала в божественных беседах, ночных поклонах и бдениях… И уже увидела она судьбу России на грядущее тысячелетие, прозрела Соловецкую Голгофу. Сколько же ей сидеть в этой грязной дыре в ожидании посещения Христа?
Время настало. На свой ‘сороковой день’ взалкала и вроде бы (по ‘житиям’) просит калачика да огурчика… Но это – дешевка. Уже прошла сполна свою земную пустыню. Феодосия сладчайше упокояется. От ее мощей исходят мирровые ароматы.
Никто не смеет прикоснуться к ее плоти. Под угрозой смертной казни злодеи заставляют обернуть плоть в овчину и замуровать в стене Боровского монастыря. Сторожат ее тюремные стены монастыря даже после казни, боясь что восстанет из мертвых или прославится нетленными мощами.
Прогремит еще слава боярыни Морозовой. Царствует сегодня среди помазанников Огненной иерархии соловецкой матушка наша Феодосия.
Святая Русь – дева зачатьевская. Как только теряет тайну девственного зачатия от Отца Небесного (без посредства князя мира сего) – погибает Русь Святая, предается в руки дьяволу.
Знали об этом отцы наши и хранили догмат о непорочном зачатии как никакой другой. Вернее, не догмат, а тайну. С этой великой тайной о том, что человек зачинается непорочно свыше, шли они на костер. Непорочно зачатого разве может коснуться земной огонь? Плотской огонь может испепелить только плотскую похоть. Невесте же христовой от костра – только крещение огненное, свадьба огненная и одр брачный.
Вот какую веру исповедовала Феодосия Прокопьевна Морозова.
Вот она, Россия истинная. Вот она неколебимая. Вот она, Россия благородная – чистых, солнечных кровей. Вот Россия вечная и бессмертная!