©Марат Иорданов
I.
Лев Николаевич Толстой определенно не позиционировал себя как мистик, а христианство предлагал рассматривать как образ жизни. Однако в толенизме так или иначе присутствуют мистические мотивы.
Эти мотивы нередко прямо перекликаются с основными положениями мусульманского мистицизма, ярче всего выраженного в суфизме – течении ислама, которое имеет древнейшие корни, уходящие в глубину тысячелетий.
Суфизм предполагает восхождение адепта к познанию божественной истины по особым духовным путям, называемым тарикатами. Более подробные сведения о них читатель найдет в одной из последующих глав. Пока же отметим, что между большинством известных ныне религий и древнейших учений можно обнаружить не только отдаленное сходство, но и явно общие им всем исторические и архетипические корни. Таковы учения Лао-Цзы и Пифагора, Кун Фу-Цзы и Будды, Заратуштры и Авраама, Моисея и Христа, а также Мухаммеда, который считается продолжателем дела более древних пророков иудаизма и христианства.
Л.Н.Толстой пишет: «Прежде всех других известных нам религий, новое, более высокое понимание религии дано было в книгах Веды в Индии, позднее в учениях Моисея, Будды, Конфуция (Кун Фу-Цзы – М.И.), Лаотце (Лао-Цзы – М.И.), Христа, Магомета. Все эти основатели новых религий, освобождавшие религию от древнего грубого понимания ее и заменявшие его более глубоким, простым и разумным, были великие люди…» (Из письма Е.Е.Векиловой).
Прежде чем приступить к рассмотрению сородных суфизму мистических мотивов толенизма, полагаю полезным кое-что пояснить.
Толстой больше известен читателям как великий писатель, автор гениальных литературных произведений. Его труды духовной направленности обычно остаются в тени. И в царское, и в советское время духовное учение Толстого, по сути, находилось под официальным и неофициальным запретом. Одно только отлучение великого мыслителя от православной церкви чего стоит! Стыдно признать, но и теперь знакомство с духовными творениями Толстого не приветствуется ни церковными властями, ни даже светскими – надо думать, под влиянием первых.
Потому так важно упомянутое скромное издание «Запрещенный Толстой», где сосредоточено духовное учение великого мыслителя. Оно является достоянием всего человечества, которому в сегодняшнем мире дикого бизнеса и извращенной морали так не хватает Слова, излучающего свет Истины.
Духовными предтечами Толстого были великие умы прошлого, наследие которых во многом послужило также источником мусульманских мистических учений, исповедуемых миллионами верующих. А известный исследователь мистики ислама К.И.Шилин в своей книге «Русский суфизм» называет мусульманский мистицизм, отражение которого мы находим в толстовских трудах, «родственным русскому духу».
Исламское вероучение не возникло на пустом месте. Можно сказать, что «самая молодая религия» стара как мир – она опирается на мудрость и откровения прежних пророков и посланников (десятки их имен названы в Коране).
Коснемся только одного из них, чье имя, по-разному звучащее на разных языках, принадлежит человеку, принесшему людям по божественному предначертанию духовные знания, записанные таинственными символами: буквами, числами, а также другими знаками и фигурами. Древние египтяне обожествляли его и знали под именем «Тот Джехути». Древние греки называли Гермесом Трисмегистом (Триждывеликим). В Библии он именуется Енохом, в Коране – Идрисом.
До нас дошли фрагменты четырех значительных произведений, принадлежащих Тоту-Гермесу-Еноху-Идрису: «Изумрудная Скрижаль», «Кибалион», «Асклепий» и «Поймандр». «Изумрудную Скрижаль» будто бы видел сам Александр Македонский – предание гласит, что книгу, написанную на изумрудных плитах, вынесли из специального тайного хранилища в одной из египетских пирамид. Смысл названия «Кибалион» утрачен. Третье сочинение названо именем Асклепия-Эскулапа[1] (по одним данным, сына, по другим ученика Гермеса-Тота – впрочем, одно другому не противоречит), которого еще отождествляют с Имхотепом – ученым, врачом, инженером и архитектором, построившим первые пирамиды Египта.
Последний диалог, «Поймандр», также назван по имени собеседника Гермеса, причем, в последнем угадываются божественные черты. К этой фигуре мы еще вернемся в главе о герметизме.
Более поздние учителя человечества Лао-Цзы и Кун Фу-Цзы (Конфуций), Будда (Сиддхартха Гаутама Шакьямуни), Пифагор, Заратуштра (Зороастр), как считают некоторые исследователи, были современниками. Источники свидетельствуют, что Заратуштра и Пифагор в первой половине IV века до нашей эры (называют 335 год) встречались и много общались в Вавилоне, где Пифагор провел 12 лет после долгого обучения у знаменитого египетского посвященного жреца Сепхиза. Предание гласит, что они вместе путешествовали по древнему миру, передавая людям свои боговдохновенные знания.
Думается, там же нужно искать и истоки суфизма. Более подробные сведения любознательный читатель может найти в различных источниках, в том числе, в книгах автора этих строк «Сакральные тайны Ислама», «Духовный феномен», «Восхождение к Истине».
К сожалению, в настоящее время подлинный духовный смысл суфизма некоторые его последователи оттесняют на задний план, на первый же выдвигают символы и ритуалы, которые являются всего лишь атрибутами мистического Пути, средством достижения поставленной перед адептами духовной цели. Вероятно, их наставники полагают, что послушникам легче усвоить поверхностную информацию о суфизме, чем сложную сущность этого сакрального учения.
Подобное можно сказать и о толенизме. В центре общественного внимания оказалось историческое и социальное, художественное и событийное содержание произведений Толстого, а их духовный смысл остался, по выражению Льва Николаевича, затемнен для массового читателя и даже искусственно укрыт от него умолчанием. Такая нелепая ситуация, по всей вероятности, стала следствием того, что смысл толенизма, с одной стороны, далеко не всем был понятен, а с другой, как уже говорилось, – не очень-то вписывался в менталитет государственных и церковных властей и даже большей части общества.
II.
Осенью 1907 года Л.Н.Толстой получил из Калькутты (Индия) письмо и книгу. Их прислал один из потомков основателей популярного на Индостанском полуострове и в Иране суфийского тариката (ордена, или духовного пути) «Сухравардийя». Абдуллах ал-Мамун Сухраварди был не только наставником-учителем этого тариката, но и доктором философии, известным юристом и издателем журнала «The Light of the Word».
Полученная Львом Николаевичем от индийского потомственного суфия книга под названием «The Sayings of Mohammed» была сборником хадисов (изречений пророка Мухаммеда и преданий о его поступках), собранных Сухраварди.
11 ноября 1907 года Толстой сделал в своем дневнике запись о чтении этой «интересной книги». 20 ноября он послал ответное письмо Сухраварди, в котором сообщал: «Я просмотрел книгу и использую ее для второго издания моей книги «Круг чтения», в которой я поместил много очень глубоких и религиозных изречений вашего Пророка». Позже 19 хадисов из этого сборника Толстой поместил в свою книгу «На каждый день».
В 1910 году в серии «Замечательные мыслители всех времен и народов» московским издательством «Посредник» была выпущена книга под названием «Изречения Магомета. Избраны Л.Н.Толстым». Она сразу стала библиографической редкостью, однако ни разу не переиздавалась в России, а вновь вышла в свет лишь спустя почти столетие – в 2008 году.
В предисловии к этому сборнику хадисов, избранных Толстым, читаем: «В Индии составлена Абдуллахом Сухраварди книга изречений Магомета. Эпиграфом книги стоит стих Корана: “Они хотят своим дыханием затушить свет Божий. Но Бог усовершенствует свой свет, как бы ни было противно неверующим людям”. Печатаемые в русском переводе извлечения из этой книги выбраны Л.Н.Толстым, как содержащие в себе наиболее общие всем религиозным учениям истины».
Какие же «наиболее общие всем религиозным учениям истины» обнаружил Лев Николаевич в хадисах пророка Мухаммеда, ведь они фокусируют в себе мистическое содержание суфийских тарикатов?
В предисловии к «Изречениям Магомета…» (которое подписано инициалами Н.Г. с припиской «Под редакцией Л.Н.Толстого») отмечается: сущность ислама «состоит в том, что Бог один и потому не следует кланяться многим богам, что Бог милосерд и праведен… что все земное проходит и исчезает; только Бог существует вечно. Любовь к Богу – в молитве, в помощи и прощении… Познав истинного Бога, люди должны стараться устранять все то, что способствует развитию страстей в человеке».
Эти слова отражают важнейшие духовные идеи суфизма, наиболее существенные для тех мистических Путей, которыми следовали суфии-современники Толстого и следуют их единоверцы в наше время.
Приведем некоторые из множества изречений Мухаммеда, выбранных Толстым, чтобы понять, почему великий русский мыслитель акцентировал свое внимание именно на них. Например: «Никто не может быть истинно верующим, если он не желает своему брату того же, чего желал бы себе… Делайте всем людям то, что вы желали бы, чтобы вам делали люди, и не делайте другим того, чего вы не желали бы себе».
О том же самом универсальном принципе пишет и Толстой в статье «Что такое религия и в чем сущность ее?»: «Закон и пророки, т.е. все книги, считавшиеся священным писанием, сводятся только к тому, чтобы поступить с ближними так же, как хочешь, чтобы поступали с тобою… Так как все люди братья и равны между собой, то каждый должен поступать с другими, как он хочет, чтобы поступали с ним»[2]. Касаясь разных религий, Лев Николаевич снова и снова повторяет данную формулу, подчеркивая тем самым ее духовную значимость для всякого человека, независимо от его вероисповедания.
Если условно объединить все сочинения Л.Н.Толстого религиозной тематики в один супертом, вышеназванный труд мог бы стать введением к нему. Многие положения статьи «Что такое религия» перекликаются с «Изречениями Магомета», высказываниями суфийских подвижников и других мистиков прошлого и настоящего. Лев Николаевич неоднократно подчеркивает, что Священные Писания разных народов вещают об одной Истине, посредством которой поддерживается извечная связь между бесконечностью и человеческой личностью. Действительно, «истина одна, для алкающих сердец и ищущих умов постижима Она».
Представляется целесообразным сопоставить еще несколько цитат. Например, Толстой включил в сборник «Изречений» следующие слова пророка Мухаммеда: «Бог ничего не создал лучше разума, – ничего более совершенного и прекрасного; блага, какие Он дает людям, Он дает ради него; от разума же происходит и понимание Бога».
В статье «Что такое религия…» читаем: «Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками». Потому «религия всегда была и не может перестать быть необходимостью и неустранимым условием жизни разумного человека и разумного человечества… Ни один разумный человек не может жить без религии потому, что только религия дает разумному человеку необходимое ему руководство… Разумный человек не может жить без религии именно потому, что, разум составляет свойство его природы».
А вот для сравнения суфийский вопрос-постулат: «Разумом, душой, чувством как можно познать Творца? Если бы сам Создатель не открыл разуму путь для познания, то откуда человек узнал бы о божественности?»
В некоторых мусульманских странах суфиев преследовали как государственные власти, так и официальные религиозные институты. Происходило это потому, что оригинальная и продвинутая суфийская мысль не вписывалась в насыщенный архаичными догмами и примитивным суеверием менталитет правящих элит и «симфонически» связанных с ними чиновников от духовенства. То же произошло и с толенизмом. Л.Н.Толстого не поняли или не приняли те же силы в христианской России, которые в исламском мире отвергали «неудобных» суфиев. В Российской империи Толстого отлучили от церкви. Халладжа[3] в Арабском халифате просто казнили.
Суфийских подвижников то упрекали в излишней толерантности, потому что в их окружении нередко появлялись иноверцы, то обвиняли в «предательстве исламских интересов», ибо их проповеди и дела порою противоречили «генеральной линии» местного духовенства, которое обычно тесно сотрудничало с властями.
Не всем нравилось и то обстоятельство, что некоторые известные суфийские наставники (муршиды), учителя (устазы) и старейшины (шейхи) признавали своими духовными предтечами мыслителей и подвижников прошлого, принадлежавших к разным народам, в том числе, немусульманским. В частности, великим учителем называли аль-Араби из Испании, титулом «первый учитель» в суфийской среде был наделен Аристотель, а вторым учителем считали аль-Фараби или аль-Хорезми из Центральной Азии. Кстати, современные мусульманские мистики эту градацию не изменили, а лишь несколько расширили за счет других известных имен.
Нередко суфийские наставники имели в учениках (саликах) или послушниках (муридах) христиан и иудеев. Одним из таких наставников был известный мусульманский средневековый мыслитель и поэт Джалал эд-Дин (Джалаледдин) Руми, которому принадлежит следующее удивительное изречение: «Мы пришли из мира беспредельного, но принадлежим миру предельному: закрой дверь во второй и открой – в первый!»
Руми, наряду с некоторыми другими мусульманскими поэтами-мистиками, такими как Джами и Увайси, считается зачинателем особого направления в суфизме, в котором центральное место занимает воспевание любви к Богу. Именно этой любви посвящена его шеститомная духовная поэма «Маснави», строками которой восхищаются по сей день ценители поэзии во всем мире, включая людей весьма далеких от ислама и суфизма.
Тема любви творения к Творцу и Творца к творению всегда занимала и занимает важное место в учениях мистиков. Эта взаимная любовь непосредственно связывают Создателя и человека, в котором присутствует частица Божественного Духа. Кроме того, любовь имеет и другой план: она приближает друг к другу совершенно разных людей, но сотворенных по единой воле Всевышнего. Именно о такой любви, говорится в Евангелии и Коране. Л.Н.Толстой в «Изречениях» приводит следующие слова Мухаммеда: «Будь ласков с людьми и не будь груб; будь любезен с ними и не презирай их. И когда встретишь иудеев и христиан, которые будут спрашивать тебя о ключах рая, скажи им, что ключи рая в том, чтобы свидетельствовать истину Божию и творить дела добра… Любите ли вы своего Создателя? Если да, то любите прежде всего людей, своих собратьев».
Лев Николаевич неоднократно напоминает о необходимости подобной любви: Бог любит людей, а люди должны любить Творца и друг друга. Эта любовь является важнейшим началом мировых религий, которые по принципиальным позициям сходятся между собою. В вышеупомянутой статье «Что такое религия» Толстой утверждает: «Истинная религия будет та, основные положения которой сходятся с основными положениями всех других больших религий: браманизма, конфуцианства, таоизма (даосизма), еврейства (иудаизма), буддизма, магометанства. И положения эти очень просты, понятны и немногосложны.
Положения эти в том, что есть Бог, начало всего; что в человеке есть частица этого божественного начала, которую он может уменьшить или увеличить в себе своей жизнью; что для увеличения этого начала человек должен подавлять свои страсти и увеличивать в себе любовь и что практическое средство достижения этого состоит в том, чтобы поступать с другими так же, как хочешь, чтобы поступали с тобою»[4].
У знаменитого суфийского поэта-подвижника Фаридуддина Аттара есть потрясающее по своей глубине произведение под названием «Парламент птиц», о котором я скажу подробнее в главе о суфизме. Оно завершается тем, что из множества птиц, полетевших искать Истину, в финале остается только тридцать пернатых. В далеком лесу на краю света они обнаруживают предмет своих поисков в облике волшебной небесной птицы под именем Симург (с персидского – «тридцать птиц»): он оказывается их собственным отражением.
Но, может быть, искателям истины нет необходимости отправляться в запределье? Может быть, вполне достаточно с интересом, вдумчиво осмысляя текст, читать Священные Писания и нетленные труды великих мыслителей, учителей человечества, таких как Лев Николаевич Толстой, чтобы обнаружить… что или, возможно, кого? Узнаем из другой главы.
III.
Мистический орден «Сухравардия», с представителем которого, жившим в Калькутте состоял в переписке Толстой, уделял особое внимание философским аспектам любви и нравственности. Джон Субхан в своей книге «Святые и святыни» пишет: «Учение Сухраварди было проникнуто высокой степенью мистицизма и имело дело с глубочайшими аспектами суфизма. Это не столько религиозный орден, сколько школа мистической философии».
Толстовское понимание формулы «Царство Божие – внутри нас» перекликается с известным высказыванием пророка Мухаммеда: «Трон Аллаха находится в сердце верующего».
Интересно, что слова Иисуса Христа «Царство Божие внутри вас есть» из Евангелия от Луки иные церковные иерархи перефразируют следующим образом: «Царство Божие внутри Церкви есть». Комментарии излишни.
Толстой считал, что богопочитание не должно быть основано ни на страхе перед божьим наказанием, ни на расчете получить поощрение со стороны Всевышнего. Если человек исходит из этого, то он руководствуется не верой, а конъюнктурой.
Яркое выражение той же мысли находим у известной суфийской подвижницы VIII в. Рабии аль-Адавии. Вот слова из ее молитвы: «О Всевышний, если я молюсь, чтобы избежать ада, то бросай меня туда, если я молюсь в надежде попасть в рай, то не допускай меня туда, а если же я молюсь только ради Тебя одного, то не укрывай от меня Своей вечной красоты». Эта удивительная женщина появлялась в общественных местах с горящим факелом и кувшином воды в руках и высказывала намерение сжечь рай и потушить огонь ада, чтобы «люди, наконец, стали бескорыстно служить Творцу».
Современный мусульманский богослов профессор Хасан Камиль в своей книге «Тасаввуф и тарикаты» пишет следующее: «Согласно известному среди знатоков тасаввуфа (суфизма – М.И.), Бог сказал Пророку: Я был скрытой Сокровищницей. Пожелал быть узнанным и сотворил тварный мир», – кстати, Толстой привел этот хадис в двух своих произведениях. Затем профессор продолжает: «Любовь изначально исходит от Всевышнего Аллаха и явилась причиной сотворенного мира. В кораническом аяте (стихе) значится: “О вы, которые уверовали! Если кто-нибудь из вас отвратится от своей веры, то Аллах явится с людьми любимыми Им и любящими Его”. Этим подтверждается, что изначальная любовь исходит от Всевышнего. По мнению суфиев, среди миров нет ни одной частички, не охваченной любовью… Истинная любовь является абсолютной духовной потребностью человеческого духа».
Автор дает развернутое определение суфийского понимания универсальной любви и отмечает, что она бывает разных видов: абсолютная любовь к Творцу, Его любовь к сотворенному, а также любовь между творениями.
Л.Н.Толстой в статье «Закон насилия и закон любви», опубликованной с цензурными пропусками в 1909 году в газете «Киевские вести», написал: «То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности… Любовь есть только тогда любовь, когда она не допускает никаких исключений и одинаково обращена как на иноземцев, разноверцев, так и врагов»[5]. Не отсюда ли вытекает известный принцип «непротивления злу насилием»?
Следует заметить, что авторство этого постулата неправильно приписывается Толстому. Он не «изобретал» его, как и принцип всеобщей любви, но взял из Евангелия и, дав своим мощным интеллектом свежий импульс, сделал одним из основных положений своего многостороннего учения. Более того, этот принцип не является евангелическим или кораническим эксклюзивом – его корни уходят далеко и теряются в древнейших религиях человечества, об общих принципиальных положениях которых неоднократно напоминал Лев Николаевич Толстой.
IV.
Толенизм говорит не только о любви, но и о ее противоположности – насилии. Осуждая государственный аппарат насилия, Лев Николаевич пишет, что христианство не приемлет принуждения, чем бы оно ни обосновывалось.
В своих статьях и письмах («Не убий», «Офицерская памятка», «Солдатская памятка», «Письмо к фельдфебелю» и других) Толстой исключает допустимость насилия и тем более убийства, в том числе во время военных действий, кои называет преступными.
Альтернативой насилию и питающей его ненависти писатель считает всеобщую и безусловную любовь.
В статье «Закон насилия и закон любви» Лев Николаевич приводит слова евангелиста Иоанна: «Возлюбленные, будем любить друг друга, потому что любовь от Бога и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть Любовь. Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог – в нем»[6].
Эту цитату Толстой дополняет следующей ремаркой: «Учение всё в том, что то, что мы называем собою, нашей жизнью, есть ограниченное в нас нашим телом божественное начало, проявляющееся в нас любовью, и что потому истинная жизнь каждого человека, божественная, свободная проявляется в любви»[7].
Таким образом, одним из краеугольных камней духовного учения Толстого является ничем внешним не обусловленная божественная любовь к человеку и любовь человека к Господу и ближнему своему.
Толстой выражает свое несогласие с ветхозаветным положением о том, что любить можно только «своих», а «чужих» и тем более врагов, следует ненавидеть. По мнению писателя, любовь должна быть безусловной и всеобщей. Она распространяется на всех без исключения. Любовь Бога к людям гарантирует взаимную любовь между людьми, которая свидетельствует о наличии в любящих сердцах божественных начал.
О том же говорят древние и современные суфийские источники.
В первом персидском трактате о суфизме под названием «Раскрытие скрытого» (XI век) его автор Али Ибн Усман аль-Худжвири написал: «Любовь – основа и источник Пути к Богу, все “состояния” и “стоянки” – это этапы любви, каждый этап и стадия, на которых может оказаться ищущий, допускает возможность ущерба, исключая стадию любви… Когда Господь отмечает кого-то особым образом, такое отношение и называют его любовью. Этот взгляд разделяют такие известные подвижники как Мухасиби, Джунайд и большинство суфийских шейхов. Но поскольку слово “любовь” в ходу и на слуху у всех, они пожелали окутать тайной учение о Божественной любви, и, вместо того чтобы называть любовь любовью, назвали ее “сафа” (чистотой – М. И.), а любящего – суфием». Далее автор трактата приводит высказывания признанных религиозных авторитетов на эту тему, а затем заключает: «Тело обращается к молитве, душа достигает любви, дух обретает приближенность к Богу, а сердце успокаивается в единении с Ним. Любовь – дар Божий, невозможно превозмочь ее».
Как видите, коранические и евангелические постулаты, а также высказывания Усмана аль-Худжвири и Льва Толстого, между которыми восемь столетий, говорят об одном и том же – о любви, без коей и религиозная вера и человеческая жизнь теряют духовное содержание.
Именно любовь является источником познания Бога и приближения к Нему. Она делает человека человеком, зажигая в нем божественную искру. Без этой искры человеческую личность нельзя считать состоявшейся, ибо тело, наделенное различными органами и естественными функциями, имеется и у представителя животного мира.
Таково схожее в основных чертах понимание любви в суфизме и толенизме.
Когда читаешь религиозные произведения Л.Н.Толстого, касающиеся ислама (который автор традиционно называет магометанством), возникает ощущение, будто писатель упускает нечто важное в этой религии или по какой-то причине не владеет чем-то существенным для нее. Судя по честности и дотошности Льва Николаевича при написании своих работ (он переписывал их по нескольку раз), первое вряд ли возможно. Однако второе вполне вероятно, потому что писатель, скорее всего, не располагал полноценными первоисточниками по исламу, а пользовался иностранными переводами.
Дело в том, что во времена Толстого российские ученые и писатели прибегали к английским или французским переводам Корана, ввиду отсутствия непосредственного перевода на русский язык с языка оригинала, а «двойные» переводы через посредство европейских языков имели большие расхождения с подлинным кораническим текстом. Священная книга мусульман впервые была переведена на русский язык в 1716 году по приказу Петра Первого П.Постниковым, использовавшим французский перевод Андре дю Рие. С арабского же языка Коран был переведен на русский лишь в 1878 году преподавателем Казанской духовной академии Г.С.Саблуковым, который сам не считал свою работу безупречной и полноценной.
Чтобы продемонстрировать как неадекватные переводы могут исказить подлинный смысл текста оригинала, приведем пару примеров.
Упомянутый Андре дю Рие, переводя словосочетание Аллаху самад из 112-й главы Корана, среди различных значений второго слова нашел в качестве эквивалента понятие «цельнокованый», хотя мог остановить выбор на таких значениях как «абсолютный», «единый», «незыблемый», «крепкий», «неделимый» и т. д. В получившемся в результате нелепом переводе выражение «Аллаху самад» выглядит как «Бог цельнокованый» – что напоминает читателю «цельнокованого» (или литого) золотого тельца из Ветхого Завета. Как известно, его смастерили и ему поклонялись евреи, впавшие в язычество в отсутствие Моисея. Надо ли гадать, какое впечатление производило на читающих европейцев мусульманское «цельнокованое божество», благодаря переводу француза, намеренно или случайно исказившего один из основных постулатов исламского единобожия до такой степени, что он превратился в свою противоположность?
Тот же Саблуков, переведя буквально словосочетание из 113 суры «мин шари нафасати филь гукади», получил загадочную фразу: «от злотворности женщин, дующих на узлы», что у непосвященного читателя может вызвать лишь недоумение. В действительности речь шла о колдуньях-иллюзионистках. Одним из их номеров был известный и поныне фокус с развязыванием веревочного узла «с помощью» дуновения. К тому времени, когда был ниспослан Коран, это словосочетание стало нарицательным и означало колдовство вообще. Так и перевела его современная переводчица, истинный знаток Корана и истории ислама Валерия Порохова.
Странные «фокусы» с переводами Корана и исламских сакральных текстов продолжаются до сих пор. Например, известную формулу единобожия Ла иллаха иллалах Мухаммад расулуллах переводят по устоявшемуся шаблону как «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Между тем, арабское слово «иллах» означает «божество», но никак не «Бог»; понятие «илла», являющееся частью третьего слова в данном контексте не содержит значения «кроме», хотя словари и дают такой эквивалент, который в других случаях может оказаться адекватным. Словосочетание «пророк его», который по-арабски выглядит как «набигу», в этой формуле вообще отсутствует, зато вместо него присутствует «посланник Бога» (Расулуллах). Таким образом, максимально приближенным к смыслу оригинала будет следующий перевод: «Нет божества, есть только Бог и Мухаммед – посланник Бога», в котором отсутствует противопоставление понятий «Аллах» – «Бог», что может смущать некоторых читателей. Такой перевод вполне понятен и его смысл приемлем для представителей других религий, особенно авраамических. Последних (иудеев и христиан), как известно, в исламе именуют Ахлуль Китаб, т.е. «общиной Священного Писания», в отличие от многобожников и атеистов, которых называют «кафирами» или «гяурами», что означает «неверные», «заблудшие».
Я привожу эти примеры, чтобы показать, как случайная ошибка, заблуждение или злой умысел недобросовестного человека могут вбить клин между верующими различных исповеданий. Когда сталкиваешься с такого рода переводами, невольно закрадывается мысль, не преследуют ли они двоякую цель: с одной стороны дискредитировать ислам приписыванием ему заведомых нелепостей, а с другой – навязать общественному сознанию мысль о противоположности богопонимания у христиан и мусульман?
В предисловии к сборнику хадисов, избранных Толстым, говорится, что окружение пророка Мухаммеда насильственно насаждало ислам, хотя сам он был против принудительных методов прозелитизма. Здесь также, похоже, вкралось недоразумение. При жизни Пророка и первых четырех праведных халифов строго соблюдалось положение второй суры (главы) Корана, согласно которому категорически запрещается насильственное насаждение вероучения. «Нет принуждения в религии», – прямо говорится в этой главе (2:257).
Правда, в более поздние времена мусульманские халифы, ханы и прочие правители действительно могли игнорировать это кораническое установление, прибегая к насилию при распространении ислама. Они «забывали» не только это принципиальное положение Корана, но и многие другие ключевые установки мусульманской веры, что позволяло им обогащаться материально, но приводило к духовному обнищанию.
В течение столетий после пророческой деятельности Мухаммеда многие официальные институты ортодоксального ислама претерпевали изменения отнюдь не в лучшую сторону. Искушаясь материальными соблазнами, представители светских и духовных властей мусульманских регионов стали пренебрегать нравственными установками, и это постепенно превратилось во вредную привычку. Схожие тенденции – а это тенденции к вырождению – наблюдались и в христианских церквях, включая православную, о чем с предельной откровенностью писал Л.Н.Толстой. Отмечая это как духовную проблему православия, писатель акцентировал внимание на одной из ее причин: подмене божественного учения Иисуса Христа проповедями и письмами Савла-Павла, отличившегося в свое время на антихристианском поприще.
Если в период расцвета ислама политика была его орудием, то впоследствии в результате деградационных процессов, охвативших различные сферы духовной, общественной и государственной жизни мусульманского мира, напротив, религия стала орудием политики и даже политиканов. Таким образом, во многих мусульманских странах, регионах и общинах с течением времени на смену исламской политике постепенно пришел политизированный ислам, очевидцами чего являются наши современники.
…В качестве примечания. На Северном Кавказе имеет хождение версия о принятии Толстым на закате жизни мусульманской веры. Его слова «считайте меня добрым магометанином» многие здесь воспринимают как признак перехода великого писателя в лоно ислама. Тайно покидая Ясную Поляну накануне своей кончины, Лев Николаевич будто бы выражал намерение «поехать на Кавказ к своим братьям-мусульманам». Впрочем, пока не обнаружены достоверные данные, подтверждающие или опровергающие эту версию.
V.
Одна из примечательных тем, близких и религиозному учению Толстого, и суфизму – взаимоотношение личности и Бесконечности.
В объемном труде «Что такое религия и в чем сущность ее?» Лев Николаевич пишет: «Всякая религия есть установление человека к бесконечному существованию, которому он чувствует себя причастным и из которого он выводит руководство своей деятельности. И потому, если религия не устанавливает отношения человека к бесконечному, как, например, идолопоклонство или волхование, – это уже не религия, а только вырождение ее… То же было и с церковным христианством, выродившимся в Византии в идолопоклонство и многобожие, когда в противовес этому извращенному христианству появилось, с одной стороны, павликианство, с другой – в отпор учению о троице и Богородице – строгое магометанство со своим основным догматом единого Бога»[8].
Бог, именуемый по-арабски «Аллах», согласно исламскому вероучению единственен (Ахад) и един (Самад). Он представляет собой недосягаемый для человеческого сознания Сверх-Абсолют. Его невозможно адекватно описать никакими временными, пространственными, материальными или иными характеристиками, доступными нашему восприятию. Иначе говоря, Ему присуща та самая Бесконечность, связь человека с которой Толстой называет необходимым условием религиозности. Без этой связи, по его мнению, нет религии в ее подлинном понимании, а есть «идолопоклонство и волхование».
Без строгого монотеизма, признающего единого и единственного Бога, одно из трансцендентных выражений которого – Непознаваемая Бесконечность, невозможно понять религиозное утверждение о том, что душа человека – есть частица Божественного Духа.
В этой связи интересно сопоставить принятые в мусульманстве именования великих учителей-пророков, выполнявших среди людей божественную миссию. Так, Авраам именуется Другом Бога (Ибрагим-халилулах), Моисей – Собеседником Бога (Муса-калилулах), Иисус – Духом Бога (Иса-рухулах), Мухаммед – любимцем Бога (Мухаммед-хабибулах).
Даже политеисты Древнего Египта представляли Осириса, по сути, как Бога-отца, Исиду в качестве Богоматери, Гора – как божественного Сына, а под обезличенным Ноберчером подразумевали Святой Дух. Одновременно божественными атрибутами наделялись и люди, и животные – живые и мертвые, процветало идолопоклонство: известны многочисленные изображения местных божеств, почитаемых в различных общинах и районах.
Поразительна схожесть древних артефактов, изображающих Исиду с младенцем Гором, и иконописных изображений Богоматери с младенцем Иисусом. Однако такое сходство монотеистических и политеистических образов покажется вполне естественным, если учесть, что последние возникли практически в одном регионе с авраамическими религиями в результате вырождения древнего единобожия времен Ноя – в бассейне Нила, Евфрата, Тигра и Иордана, на территории, омываемой водами Средиземного, Красного, Арабского и Мертвого морей. На берегах этих четырех рек и четырех морей родились и развивались все основные монотеистические религии современного мира.
На фоне многих веков египетского политеизма заметно выделяется эпоха фараона Эхнатона (XIV в. до нашей эры), установившего во время своего царствования строгое единобожие. Но большинство египетских жрецов не поняли и не приняли его. После смерти фараона-монотеиста Египет снова вернулся к многобожию – с которым столетие спустя начал борьбу Моисей. Установленную им монотеистическую традицию продолжили затем пророки Давид, Соломон и другие праведники и подвижники. Наконец, та же истина отразилась в завораживающих проповедях Иисуса Христа, пришедшего, по его собственному выражению, не отменить, но исполнить закон и пророков[9].
Через шесть столетий после христианского мессии законы Моисея и установления Христа подтвердил появившийся в том же регионе Мухаммед, давший монотеизму древних пророков новый импульс. Так образовалось вероучение ислама.
Возвращение после этого к древним египетским, греческим или другим политеистическим традициям, к фетишизму, ритуализму и идолопоклонству, конечно, выглядит как искажение и вырождение религии, о чем и пишет Л.Н.Толстой: «Бывали и бывают в жизни народов периоды, когда существующая религия бывала так извращена и так отставала от жизни, что уже не руководила ею… Никогда ни одна религия не проповедовала таких явно не согласных с разумом и современными знаниями людей и таких безнравственных положений, как те, которые проповедует церковное христианство»[10].
Мысль о подверженности официальной церкви вырожденческим веяниям идолопоклонства Лев Николаевич конкретизировал в своем обращении «К духовенству», законченном в Ясной Поляне 1 ноября 1902 года: «Посмотрите на деятельность духовенства в народе, и вы увидите, что проповедуется и усиленно внедряется одно идолопоклонство: поднятие икон, водосвятия, ношение по домам чудотворных икон, прославление мощей, ношение крестов и т.п.; всякая же попытка понимания христианства в его настоящем смысле усиленно преследуется»[11].
…2 марта 1909 года Лев Николаевич получил письмо из Тифлиса от Елены Ефимовны Векиловой, которая была замужем за мусульманином Ибрагимом Ака Векиловым. Женщина писала, что один из ее сыновей учится в Технологическом институте в Петербурге, а другой является юнкером Александровского военного училища в Москве. Оба они изъявили желание «перейти из православной веры в магометанскую веру». Елена Ефимовна просила у Льва Николаевича совета как ей следует относиться к такому желанию своих сыновей.
Уже 15 марта Толстой ответил Векиловой письмом, в котором написал: «Как ни странно сказать для меня, ставящего выше всего христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения в том, что магометанство по своим внешним формам стоит несравненно выше церковного православия. Так что, если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, то для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе и всякий предпочтет магометанство с признанием одного догмата единого Бога и его Пророка, вместо того сложного и непонятного богословия – троицы, искупления, таинств, богородицы, святых и их изображений и сложных богослужений… Очень буду рад, если мои советы пригодятся».
Вместе с тем, Толстой считал, что «магометанству стоит только откинуть все неестественное, внешнее в своем вероучении и в основу поставить основное религиозно-нравственное учение Магомета, и оно естественно сольется с основами всех больших религий и в особенности с христианским учением, которое оно признает истиной».
В том же письме Лев Николаевич приводит данные о Ваисовском тарикате, действующем в Казани, последователи которого, по словам автора, «полагают, что сущность веры в делах любви и потому воздерживаются от участия во всех делах, противных любви, как-то: податях, которые употребляются во зло, и от солдатства». Толстой обращает внимание на тот факт, что мусульмане-ваисовцы так же гонимы, как и христиане, религиозные взгляды которых расходятся с установками государственной власти и неугодны официальной церкви, находящейся у нее в услужении.
Л.Н.Толстой не воспринимал сверхъестественной, чудодейственной стороны религий, в том числе христианства и ислама. Но мусульманское вероучение, особенно суфизм, исходит из наличия таинственной, мистической связи между внутренней сущностью отдельной личности и миром недоступной внешней Бесконечности (т.е. между имманентным и трансцендентным), о чем и пишет Толстой.
В Атеистическом словаре, изданном еще в советское время, написано: «Всякая религия мистична, а всякая мистика религиозна» – и с этим трудно поспорить.
Согласно мистической составляющей авраамических религий, иудаизма, христианства и ислама, при определенных условиях человек может вступить в личное общение с Богом, разумеется, если Создатель того пожелает.
В талмудическо-каббалистической книге «Агада» сообщается, что на посохе Моисея было начертано скрытое имя Господа (не четырехбуквие, а Шем-Гамфорош, т.е. его полная транскрипция), произнесение которого и позволяло великому пророку совершать чудеса. Он назвал это имя во дворце фараона Мернета – и посох Моисея превратился в змея. Он произносил его, когда разделил посохом воды Красного моря перед покинувшими Египет евреями, и когда ударил им по скале, откуда потекла родниковая вода. Когда Моисей умер, начертание «Шем-Гамфорош» исчезло, а затем исчез и сам посох.
Если в иудео-христианском мистицизме скрытое имя Господа представлено тетраграмматоном, то в исламе его называют Исмуль Агзам (Величайшее Имя). В Коране названо 99 имен Аллаха, поэтому Исмуль Агзам называют еще Сотым Именем. Считается, что его сможет воспроизвести человек, сумевший правильно прочесть и понять содержание всех 100 томов мистической книги «Сирру Раббана». Произнесение Сотого Имени позволяет даже открыть врата в иные миры.
Очевидно, что мистические основы великих религий, к которым настороженно относился Толстой, в основном очень похожи. Об этом сходстве свидетельствует и такой исторический факт. Когда в 615 году первые мусульмане, преследуемые язычниками, перебрались из Аравии в христианскую Эфиопию, тамошний негус (правитель) поинтересовался, какую веру они исповедуют. В ответ родственник Пророка Джафар Абу Талиб прочитал главу «Мариам» из Корана, в которой идет речь о Деве Марии и Иисусе Христе. Негус заплакал и сказал: «Эти религии происходят от одного начала».
Единый источник и принципиальное сходство мировых религий, особенно авраамических, неоднократно отмечается в различных трудах Л.Н.Толстого.
У толенизма множество граней: и политика, и идеология, и право, и социология, и философия с историей. Жаль, что современные российские государственные и общественные деятели и институты, озабоченные поиском «национальной идеи», не пользуются этим великим наследием. Их ситуация, на мой взгляд, очень напоминает следующую поучительную суфийскую притчу о Насреддине.
В одну из ночей Молла Насреддин искал что-то на улице при лунном свете. Заметивший это сосед спросил Моллу, что он делает. Тот ответил, что ищет ключи, которые обронил в сарае. «Так надо же и искать ключи в сарае!» – резонно посоветовал сосед. «Там темно и ничего не видно, а здесь светло как днем», – ответствовал незадачливый искатель.
Смысл приведенной притчи, как догадался читатель, – искать нечто следует там, где оно может оказаться, а не там, где проще искать.
Может, и национальная идея находится совсем не там, где ее ищут? Не стоит ли поискать ее в трудах Льва Николаевича Толстого?..